Посланец старейшин - [8]

Было почти пять часов вечера. Члены одной из молодежных банд с подозрением наблюдали за белым фургоном с эмблемой «Драйно, Инк.» на обоих бортах, повернувшим на узкую улицу с односторонним движением, на которой не было никаких магазинов, только жилые многоквартирные дома. Они знали, что фургон был не из их района, потому что никогда не видели его прежде. Это, как и то, что на переднем сиденье сидели двое белых мужчин, не могло не насторожить их.

Чет Форсайт сидел за рулем, а Алексей Иванов смотрел на номера домов.

– Двести двадцать седьмой дом впереди справа, квартира пять, – сказал Форсайт.

– Бюро решило не марать руки?

– За это я получаю деньги, амиго. Ты ведешь себя слишком нагло. У Компании не хватает сотрудников из-за этой кутерьмы на Ближнем Востоке. СВР считает Ближний Восток зоной интересов России, верно? Лично я, прослужив в Компании почти двадцать лет, считаю, что отложить на старость можно, только работая на себя, особенно после событий одиннадцатого сентября.

Лицо Форсайта, которое из-за образа жизни было преждевременно испещрено глубокими морщинами, выражало крайнее удивление. Он выглядел старше своих пятидесяти двух лет, и его волосы, в которых совсем недавно проседь была еще едва заметна, с каждым днем становились все белее. Его лицо с грубыми чертами было обветренным, как у моряка, а не у агента, привыкшего работать в одиночку. Взгляд был усталым.

– Может быть, поужинаем и немного выпьем сегодня?

– Если только не слишком поздно. У меня билет на балет.

– Все русские с ума сходят по балету. Это у вас в крови?

– Это называется культурой, Чет, с ней знакома только элита американского общества.

– А кто еще может себе это позволить, учитывая цены?! Когда вылетаешь?

– Сегодня ночью.

– Значит, у тебя будет шанс повидаться с Еленой. Счастливчик.

Алексей задумался.

– Да, можно и так сказать.

– Следующий дом справа, – сообщил хриплым голосом Форсайт. – Остановимся здесь.

Пока Форсайт припарковывал фургон, Иванов достал из кобуры под мышкой девятимиллиметровый пистолет «глок-26», быстро проверил его и убрал назад. Выйдя из машины, он бросил взгляд на подростков. На нем был комбинезон сантехника, Форсайт был одет в такой же. Он вышел из кабины, закрыл дверь и запер ее. Алексей посмотрел на тротуар, усеянный битыми стеклами, на перевернутые мусорные баки, почувствовал запах бедности. Рядом со ступенями, ведущими к двери дома двести двадцать семь, сидел небритый пьяница с грязной рожей и полупинтовой бутылкой в руке. На противоположной стороне улицы на тротуаре валялся еще один пьяница – он крепко спал.

Алексей окинул взглядом все пять этажей, обращая особое внимание на поднимавшиеся к крыше пожарные лестницы, именно там наркоманы обычно курили крэк. Судя по тому, что на каждой лестничной площадке было по две квартиры, квартира номер пять находилась на третьем этаже. Это означало, что в нее можно было попасть только по старой грязной лестнице.

Наваффшах Юсеф стоял рядом с раковиной и делал то, чему его учили последние четыре года – собирал одну из составных частей бомбы. Он понятия не имел, кому ее передаст. Его это не касалось, он просто выполнял приказ. У этой операции не было центра, она проводилась одновременно в разных местах, разбросанных по всей стране, чтобы у ФБР не возникло подозрений. Юсеф очень гордился тем, что именно ему доверили работу с такими ценными веществами – два грамма трития, упакованные в никель-водородные аккумуляторы, доставили только вчера. Он относился к избранным, знал место и время Очищения. Огромная честь – отдать ради этого жизнь, на церемонии посвящения он поклялся сделать это.

Юсеф был не арабом, а подтянутым чернокожим мужчиной двадцати семи лет с заплетенными в косички волосами. До того как он шесть лет назад принял ислам, его звали Отисом Чарльзом Брауном, он был одним из троих детей Марты Браун, которая воспитывала его в одиночку большую часть жизни. Его отец, которого он почти не знал и еще меньше хотел вспоминать, стал бродягой. Свое детство Юсеф провел среди афро-американцев, итальянцев и пуэрториканцев. Но чернокожий всегда оказывался обманутым, вне зависимости от того, кто жил по соседству. В то время в школах было модно применять программы защиты прав ущемленных групп, но у него никогда не было персонального наставника, и никто не руководил процессом обучения мальчишки, да и его сестер тоже. Мать много работала, и Чарльз был предоставлен самому себе. После занятий в школе он торчал на углу или играл в пул, если у него были деньги.

Парень понимал, что такая жизнь не приведет ни к чему хорошему. Ему нужна была цель, и он выбрал занятия легкой атлетикой. В то время его героем был Карим Абдул Джаббар, о котором он читал в газетах. Этот человек давно принял ислам и выбрал спокойный для себя образ жизни. Чарльз считал Карима крутым и умным. А к братьям, которым не удалось добиться спортивной стипендии для обучения в колледже, относились так… нет, только не это. Чарльз был очень умным. Он хотел реализовать свои способности, но зарплата в стране была такой, что прожить на нее можно было только в том случае, если вкалывать весь день на двух работах. Нет, ему было нужно нечто другое. Хотелось нанести удар по власти белых людей, которым было наплевать на черных. Юсеф перещеголял самого Карима, чувствовал себя более значимым, чистым, способным победить врагов Корана. Он был более ценным, чем арабские мусульмане, потому что был черным, и его нисколько не касалось тайное наблюдение за мусульманами, проводимое ФБР. Его мулла отлично понимал это, и после проверки на верность Юсефу сначала доверили доставлять сообщения, потом – отмывать деньги и, наконец, заниматься оружием. Это было его призванием, и через четыре года, каждый день которых обязательно отмечался пятью молитвами, он заслужил уважение. Конечно, к его обязанностям относились только три операции всего процесса. Он изучал армейские наставления по применению специальных методов и средств, руководства по изготовлению бомб, а однажды, еще до одиннадцатого сентября, ему показали карту, на которой были отмечены такие достопримечательности, как статуя Свободы, Центр Рокфеллера и Пентагон. Сейчас он должен был сделать свою работу на этой кухне, принадлежавшей старухе-мексиканке. Все было продумано – она жила одна и нуждалась в деньгах. Но с тритием следовало обращаться крайне осторожно.