Поскрёбыши - [34]
Вербное воскресенье. Вербный базар на площади во Мценске. Продают деревянные яйца, крашеные и просто точеные – разрисовывай к пасхе. Никитка звонит самолично, Иван Антоныч рядом стоит, чтоб, чего доброго, в небо не ушел. Небо манит, голубое с позолотой, и весь округлый мир точно большое пасхальное яйцо. Дальний лес пушится, будто весь из вербы. Не Христос на осляти въезжает во Мценск – Олег на автобусе. Приехал за очередной подачкой. Подсел на достаток. Послали ему, а всё мало. Да что ж ты, зараза, разве не получаешь зарплату-зряплату за непыльную работу на складе бытовой техники в городе Железнодорожном? Нет, теперь у Олега новые претензии к Саше. Лариса проболталась насчет болезни маленького Свена. Так это она, Александра, виною, что у Олега больной сынишка? Ко всему вдобавок неряха она, Александра, и неумеха. Живучи одной головкой – и обед сварить неловко. Кабы не она, змея, давно бы стал Олег большим человеком. Пусть она и платит. Пусть она и плачет. Ишь ты – в Швецию! А то мы их, шведов, под Полтавой не били. Говорят же – горю как швед под Полтавой. В Полтаве улицы так и называются: Первая Шведская Могила, Вторая Шведская Могила. (И поговорка шведская есть: когда гремит гром, то говорят – русские идут. Олег, к счастью, не знает. А то бы обязательно добавил.)
Ну, пришел. В Ларисиной квартире жильцы. Звонарь уж переселил Ларису с внуком к себе в двухкомнатную. И фортепьяно осторожно перевез. И черти все туда поехали, попрятавшись хитрым манером в разную посуду. Жильцы в воскресенье были дома, сказали новый Ларисин адрес. Олег момент материного переезда пропустил, не поинтересовался. Сейчас постоял в передней, посмотрел в комнату своей юности. Какой роскошью казалась ему тогда однокомнатная! Прищурился на солнце, светившее прямо в стекло. Поглядел, как там дерево под окном. Еще без листьев, но всё в воробьях. И пошел Олег без особого куражу прямо звонарю в зубы.
Недалёко было идти. Дверь оказалась не заперта, толкнул – отворилась. В передней сидит целый синклит чертей – разложили хвосты, ровно собаки. Уже прознали. Еще и подмосковный дежурный черт вылазит из Олегова рукава. Тьфу! А из комнаты доносятся звуки, как будто радио. Вышла Лариса, целует Олега, ведет на кухню. Чертей в упор не видит. Сейчас сынок, я тебя покормлю. Никитка доиграет – прибежит. Иван Антоныч в церковь вернулся, ему нынче еще звонить. Вон, взгляни на деревянные яички. Сегодня на площади торговки Никите в карман насовали, чтоб он расписывал. Я сама раскрашу, ему не до того. (Тут один черт залез Олегу на правое плечо, задержал мерзкой лапой ложку, подносимую ко рту, и проскрежетал на ухо: «Только заикнись о деньгах!» Олег принял к сведенью.)
Появился Никитка, поел. Пошли в комнату – охотно поиграл отцу. Внешне становится всё больше похож на Ларису: белокурый, с мягкой улыбкой. Звон донесся с колокольни, скоро хозяин вернется. Здесь близко. Стал на пороге Иван Антоныч – черти словно растворились. Знают свое место. Но едва Олег промолвил: «Я вот хотел поговорить…», как местный черт вскочил ему на загривок и сдавил мертвой хваткой горло. Иван Антоныч показал вид, что не заметил. Лариса принесла с кухни полную тарелку, поставила перед хозяином. Никитушка играл, не глядя на свои руки, и улыбался вполоборота Олегу.
Так Олег безрезультатно-поэтично скатался во Мценск. Его благоверная Ксения слова поперек не сказала. Не всё коту масленица, будет и великий пост. Со склада Олега вскоре поперли. Уж больно не любил сам таскать – спихивал на шофера, какой от заказчика. То и были на него жалобы. Это вам не кадилом махать. Ксения устроила его рядом в Кучине охранником при сберкассе – сорокалетнего мужика. Вся работоспособная Россия стоит что-нибудь да охраняет, неведомо от кого.
Ну что, исполнилось Никитушке десять. В пятый класс его записали понарошке: историю-георафию не осилил. Зато занял первое место на конкурсе «Щелкунчик». Играл с Ларисой за кулисой. А черти, сделавшись невидимы, так возле него и сидели на всякий пожарный. Когда стали люди Никитушке хлопать, он было и сам захлопал в ладошки, но черт его быстро одернул. Позвали в консерваторию, чтоб поиграл профессорам свои сочиненья. Еще и еще звали. Лариса все деньги на такси проездила – от Воробьевых с Песчаных улиц до Большой Никитской. Пришлось чертям воровать. Ничего, наворовали тысяч этак пять, а где – их ведь не спросишь. Подсунули Ларисе в сумку, она только услыхала, как замок щелкнул. Лучше у чертей взять, чем у Воробьевых просить. А черти на воровство подсели – пришлось потом летом Иван Антонычу розгой отучать.
Вечера в Москве сделались темны, деревья белые качаются. Афиши консерваторские освещены, в классах свет горит, и музыка оттуда. Никитка уснул в уголку большой комнаты на бархатной кушетке с изголовьем. Лариса сидит, глаза прикрыла, а сама слышит: профессора негромко обсуждают, что с Никиткой делать. Случай непростой. Черти на подоконниках за тяжелыми шторами копытами болтают – им тоже не безразлично, чертям. Не жить Никитке во Мценске, не звонить в колокола, разве что на каникулах. Черти знают слово «каникулы», сиречь песьи дни, еще с Олеговых семинарских времен. Как бы не разбилась только-только сложившаяся пара: Иван Антоныч с Ларисой. Черти столько сил положили, чтобы их согласовать. Иван Антоныч уж подсел на семейную жизнь. Сыновья у него – отрезанные ломти. Теперь закрутится Лариса в Москве: тут улыбнись, там поклонись. Консерватория уж договорилась с благотворительным фондом «Новые имена». Оплатят Ларисе с Никиткой комнату, снятую в переулке за большой Никитской (Никитиной улицей). Дадут Никитке именную стипендию. Историю-географию, биологию-зоологию Лариса сама будет рассказывать внуку на доступном уровне. Учебники выдадим. Алгебру, геометрию, физику, химию – похерить. Из языков только крохи итальянского, то есть музыкальные термины. Спросили Ларису: согласна ли сотрудничать. Согласна, она человек жертвенный. Черти смирились со своей участью: жить в коммуналке с длинным коридором и высоким дореволюционным потолком, за толстыми стенами. Спать на широких подоконниках, за цветочными горшками, жуя с досады столетник. Делать нечего – черти собрали полный оброк не бесовских, скорее человеческих чувств и свалили к ногам спящего Никиты. Подсели на общенье с людьми. Видно, люди пока еще более совершенны. Венец творенья, блин.
В 2008 году вышла книга Натальи Арбузовой «Город с названьем Ковров-Самолетов». Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
В этой книге представлены пьесы, киносценарий и рассказы Натальи Арбузовой.
Автор заявил о себе как о создателе своеобычного стиля поэтической прозы, с широким гуманистическим охватом явлений сегодняшней жизни и русской истории. Наталье Арбузовой свойственны гротеск, насыщенность текста аллюзиями и доверие к интеллигентному читателю. Она в равной мере не боится высокого стиля и сленгового, резкого его снижения.
Я предпринимаю трудную попытку переписать свою жизнь в другом варианте, практически при тех же стартовых условиях, но как если бы я приняла какие-то некогда мною отвергнутые предложения. История не терпит сослагательного наклонения. А я в историю не войду (не влипну). Моя жизнь, моя вольная воля. Что хочу, то и перечеркну. Не стану грести себе больше счастья, больше удачи. Даже многим поступлюсь. Но, незаметно для читателя, самую большую беду руками разведу.
Новая книга, явствует из названья, не последняя. Наталья Арбузова оказалась автором упорным и была оценена самыми взыскательными, высокоинтеллигентными читателями. Данная книга содержит повести, рассказы и стихи. Уже зарекомендовав себя как поэт в прозе, она раскрывается перед нами как поэт-новатор, замешивающий присутствующие в преизбытке рифмы в строку точно изюм в тесто, получая таким образом дополнительную степень свободы.
Герои Натальи Арбузовой врываются в повествование стремительно и неожиданно, и также стремительно, необратимо, непоправимо уходят: адский вихрь потерь и обретений, метаморфозы души – именно отсюда необычайно трепетное отношение писательницы к ритму как стиха, так и прозы.Она замешивает рифмы в текст, будто изюм в тесто, сбивается на стихотворную строку внутри прозаической, не боится рушить «устоявшиеся» литературные каноны, – именно вследствие их «нарушения» и рождается живое слово, необходимое чуткому и тонкому читателю.
Сергей Носов – прозаик, драматург, автор шести романов, нескольких книг рассказов и эссе, а также оригинальных работ по психологии памятников; лауреат премии «Национальный бестселлер» (за роман «Фигурные скобки») и финалист «Большой книги» («Франсуаза, или Путь к леднику»). Новая книга «Построение квадрата на шестом уроке» приглашает взглянуть на нашу жизнь с четырех неожиданных сторон и узнать, почему опасно ночевать на комаровской даче Ахматовой, где купался Керенский, что происходит в голове шестиклассника Ромы и зачем автор этой книги залез на Александровскую колонну…
Сергей Иванов – украинский журналист и блогер. Родился в 1976 году в городе Зимогорье Луганской области. Закончил юридический факультет. С 1998-го по 2008 г. работал в прокуратуре. Как пишет сам Сергей, больше всего в жизни он ненавидит государство и идиотов, хотя зарабатывает на жизнь, ежедневно взаимодействуя и с тем, и с другим. Широкую известность получил в период Майдана и во время так называемой «русской весны», в присущем ему стиле описывая в своем блоге события, приведшие к оккупации Донбасса. Летом 2014-го переехал в Киев, где проживает до сих пор. Тексты, которые вошли в этот сборник, были написаны в период с 2011-го по 2014 г.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)