— Лазарев с вами был? Скажите! Лазарев Константин Петрович. Это мой друг…
Я увидел усталые глаза разведчика, в самой их глубине мелькнула какая-то затаённая мысль, губы его дрогнули:
— Лазарев? Не знаю такого. Со мной были Петров и Константинов. Эх, какие были ребята!..
Ничего больше я спросить не успел, сзади раздалась команда:
— Вторая батарея на форсирование!
— Савин! Где комбат Савин? — услышал я голос Титорова и побежал к нему. — Давай, быстро, батарею на форсирование!
Начинался новый этап нашей жизни, и меня поглотили новые заботы.
Я вскочил в кабину грузовика, где в кузове сидели разведчики взвода управления, которым когда-то командовал Лазарев, сказал Обжигину:
— Давай вперёд! Держи к переправе…
Обжигин лихо вырулил и по накатанной уже колее повёл машину к понтонному мосту, который колыхался поперёк реки. Я приоткрыл дверцу, оглянулся, высунувшись из кабины. Вся батарея вытягивалась в колонну вслед за нами. В стороне стояла полевая кухня. Я увидел Лиду. Вместе с хозяйственным взводом она тоже готовилась перейти реку в арьергарде нашего полка. У самого моста меня задержал регулировщик, дав знак остановиться: пропускали роту автоматчиков. Впереди шёл невысокий старший лейтенант, чем-то знакомый. Я вгляделся и узнал Сашку Прибыткова, моего земляка. Кажется, здесь были все, кто долгие годы служил в наших пограничных гарнизонах, ожидая этого часа, — все шли на войну с японцами, и только Лазарева не было с нами.
Когда мы оказались на чужом берегу, я едва не выскочил из машины и не побежал обратно, к погранзаставе, куда увели разведчика с его напарником. О чём же я — дурная голова! — спрашивал? Да ни один разведчик не посылается на задание под своим именем! У них имена чужие и биография, так называемая легенда, тоже чужая, придуманная или у кого-то взятая, для маскировки. Какой же мог быть на той стороне Лазарёв? А Константинов? Или Петров? Скрытое, затаённое сходство было в этих фамилиях, в их тайной близости Константину Петровичу Лазареву, ушедшему раньше нас за эту пограничную реку, к тем дальним сопкам, на которых, я уже знал, укрепились самураи. По этим сопкам нашей батарее предстояло вскоре открыть огонь, а роте старшего лейтенанта Прибыткова пойти на их штурм…
… Когда я вернулся с той короткой и стремительнопобедной войны — она вошла потом в историю Великой Отечественной как Маньчжурская наступательная операция, — то сразу же стал искать Лазарева. Из города Барнаула не пришло никакого ответа. Военные архивы и штабы, куда я обращался, неизменно отвечали, что сведениями о Лазареве не располагают. Наконец, через несколько лет, судьба привела меня в Барнаул. Дом номер шестнадцать на улице Сизова я не нашёл, его снесли давным-давно, домовая книга в архиве горкомхоза не сохранилась. Из Лазаревых, интересовавших меня, в городе никто не проживал. И сколько я потом ни искал Лазарева по разным городам — не нашёл до сих пор.
Остаётся добавить, что каждый год в День Победы, когда наступает Минута Молчания и мы стоим рядом с отставным инженер-полковником Телепневым, устремлённые в прошлое, я вижу зааргунские степи, по ним идёт — нет, не наш полк в составе огромной армии, а крошечная группа из четырёх человек. В ней Константинов и Петров, очень похожие на Лазарева, сам Лазарев и наш начальник штаба, бывший комбат Титоров, убитый под городом Хайларом при штурме высоты Обо-Ту. Какие это были ребята!.. И рядом с ними, улыбаясь мне из дальнего далека, стоит в своём синем берете со звездой Лида Ёлочкина. Её сразил осколок снаряда, когда она с термосом за плечами пробиралась на наблюдательный пункт нашей батареи.
