Пошлите меня в разведку - [22]

Шрифт
Интервал

На другой день он ещё больше удивил меня — принёс русско-японский военный разговорник и самоучитель японского языка. Ничего не поясняя, только усмехнувшись моему недоуменному взгляду, он сел к столу, полистал свои новые книги и неуверенно произнёс:

— Намаэ на нанто ни маска?

— Что, что? — не понял я. — Что ты сказал?

— Намаэ на нанто иимаска? — повторил он. — Это значит — как ваше имя? Запишем. Что дальше? Кто командир вашей части? Ага, значит, так, — бутайтё на нанто ни маска? Запишем. И запомним. Это не так уж трудно. А вот интересный и очень нужный вопрос: «Как пройти к этому городу?» Коно матиэномити га вакари — маска? А это немедленно надо запомнить. Слушай, красиво звучит: «Томарэ, буки о сутэро!» Знаешь, что это? «Стой, бросай оружие!» Понял? Томарэ, буки о сутэро! — воскликнул он без запинки и засмеялся.

Мне тоже почему-то понравилась эта фраза, я повторил её и сказал:

— На испанский похоже, — хотя по-испански не знал ни слова.

А ещё через несколько дней Лазарев предложил:

— Одному язык осваивать трудно. Надо с кем-то разговаривать. Кроме тебя — не с кем. Подключайся! Пригодится…

Я и сам уже иногда без Лазарева брал разговорник и пытался произносить отдельные фразы. Поэтому согласился: может, действительно пригодится.

О нашем письме Верховному, о том, что так и не пришло никакого дополнительного указания, мы, по молчаливому уговору, вспоминать перестали.

11

И ещё одна весна пришла в нашу падь. Растаяли на сопках снега, робкие ручейки заструились по склонам, обнажились светлые камни, омытые вешней водой, и, едва просохло, запылали на сопках сухие травы. По вечерам, а особенно ночью, казалось, если долго смотреть на горящие сопки, что там светятся огнями дальние большие города. А по утрам и сопки, и степь — всё было окутано синей прозрачной дымкой, воздух был горьковатым, и на склонах, где плясали фантастические огни, лежали выгоревшие чёрно-бархатные поля. А там, где падь, расступаясь, выбегала в степь, на самом её краю, от станции Ундур-Булак по-прежнему уходили на запад поезда, волнуя возможностью отъезда. Но я уже перестал думать, что мне когда-нибудь выпадет случай уехать на запад. Стало ясно — о нас с Лазаревым просто забыли, и указание, на которое мы рассчитывали, не придёт.

«В конце концов, думал я, какая разница — кто будет стрелять из наших миномётов: мы с Лазаревым или другие лейтенанты? Главное, чтобы на фронте было больше орудийных стволов, больше огня поражало противника. И мы для этого что-то сделали. А стреляет Иванов или Лазарев — не всё ли равно?…»

Но рассуждая столь правильно, я всё же чуть-чуть обманывал себя. Именно мне хотелось стрелять по противнику. И я вновь недобрым словом вспоминал команду «02», уехавшую тогда, в сорок первом, на восток. Но, видно, нас не зря отправили сюда, поставили на краю земли и сохранили в самые тяжкие дни войны для особой цели. И в октябре 1941 года, когда немцы подошли к окраинам Москвы, и в ноябре 1942-го, когда они прорвались к Волге у Сталинграда, когда на фронт было брошено всё, что можно бросить, даже тогда наши два фронта — Забайкальский и Дальневосточный, вместе с Тихоокеанским флотом были щитом Дальнего Востока, Забайкалья, Сибири.

И кто знает — не будь нас здесь, что бы предприняли японцы и кто помешал бы их Квантунской армии хотя бы тогда, в сорок втором, перейти наши границы и — вперёд! — на Читу, на Хабаровск, на родной мой Иркутск… Значит, действительно у нас была своя военная судьба.

А если верить Лазареву, то война, рано или поздно, должна начаться и у нас. Поэтому я, в конце концов, принял свою военную судьбу и никаких рапортов решил больше не писать.

Но Лазарев, кажется, что-то замышлял. И на этот раз своими планами делиться со мной не спешил. Я знал: торопить его не следовало, скажет сам в своё время. Так оно и случилось. Правда, Лазарева к признанию невольно принудил Телепнев, наш доморощенный стратег, как прозвали его в полку.

… В тот вечер мы с Лазаревым пришли в землянку

Телепнева, чтобы послушать его прогнозы о событиях на фронте, Телепнев, на удивление многим, умел довольно точно предсказывать, что и когда произойдёт, в каких местах начнётся новое наше наступление.

Едва мы сняли шинели и уселись — Лазарев на единственную колченогую табуретку, а я на койку Телепнева, над которой висела старая уже карта, расчерченная по всем правилам военного искусства синими и красными стрелами, с матерчатыми красными флажками, неудержимо теперь рвавшимися на запад и обтекавшими синие оборонительные линии противника, — Телепнев взял остро заточенный карандаш и начал:

— Вот, смотрите. Смотрите сюда, на юг! Наступать, я вам говорю, в ближайшее время будут южные армии. Почему? Да, почему? Простое дело, если подумать. На юге что? Никель! Ещё что? Экономическую географию в школе учили? Не помните? Двойка! Марганец на юге. Марганец, понимаете? Компоненты, необходимые для выплавки стали. Попробуйте-ка выплавить броню без марганца. Не получится. А где взять марганец? Вот здесь! — И он карандашом показывал на юг Украины. — А здесь, в Белоруссии, у Константина Константиновича Рокоссовского? Что здесь? Лён-долгунец, конопля, трикотажные фабрики. Наступать будут, я вам говорю, южные фронты. Можете мне поверить!..


Еще от автора Владимир Яковлевич Шорор
Найдется добрая душа

Рассказы сборника посвящены нашим современникам. В центре каждого — острая моральная проблема. С особой теплотой пишет Владимир Шорор о подлинных героях — людях скромных и мужественных, нетерпимых к недостаткам.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.