Пощечина - [32]

— Хочу с бумагами поработать.

Алекс вскинул брови:

— А что, есть проблемы?

Гарри глянул на дорогу. Машины длинной вереницей медленно ползли в город. Вокруг простирался однообразный равнинный ландшафт пригорода — серый, блеклый, функциональный и унылый. Пляж, находившийся на удалении всего нескольких кварталов, тоже казался мрачным и непривлекательным в сравнении с искрящейся изумрудной полоской моря, разливавшегося сразу же перед его палисадом. Боже, подумал он, как я ненавижу эти гнусные западные окраины.

— Да, пожалуй, — наконец ответил он.

Алекс взял свое полотенце, затушил окурок и вновь занялся двигателем. Это означало, как догадывался Гарри, что разговор окончен. Какого бы мнения ни придерживался Алекс — если таковое у него вообще было, — свои мысли он будет держать при себе.

Гарри молча докурил сигарету и затем прошел в свою контору — небольшую пристройку с односкатной крышей, которую он сложил на скорую руку, когда купил эту мастерскую. Порывшись в шкафу, он нашел бухгалтерские книги, включил радио и сел работать.

Порой, изнывая под грузом забот, Гарри с тоской вспоминал то время, когда он был обычным работягой. В отличие от Алекса он никогда не бредил машинами, зато всегда стремился найти причину поломки того или иного механизма. Его мать — да благословит Господь ее душу, — видя, как он все время что-то пытается починить — сгоревшие тостеры, разрядившиеся аккумуляторы, неисправные игрушки на батарейках, — жила в постоянном страхе, что ее единственное, ее любимое дитя убьет током. Сделай же что-нибудь, кричала она на мужа, останови его, ведь он убьет себя. Заткнись, рычал в ответ отец, оставь ребенка в покое. Хочешь, чтоб он вырос придурошным пусти[49]. Не трогай его. И его отец — да благословит Господь и его несчастную душу — вместо того, чтобы ругать сына, помогал ему исследовать сложный мир электрических схем и проводов, а в один прекрасный день разрешил Гарри ремонтировать их семейный автомобиль. Когда они вдвоем, отец и сын, колдовали над двигателем, между ними возникало единение, в котором матери Гарри не было места. Только на кухне и вообще в доме он чувствовал себя неуютно. Его родители могли неделями не общаться друг с другом, обмениваясь лишь дежурными фразами. Гарри с раннего возраста научился ценить такие периоды затишья. Не выносил он, когда тишина взрывалась и родители изливали друг на друга свою ненависть. Зачинщицей ссоры всегда была мать. Ты — животное, неожиданно заявляла она мужу за ужином. Насильник, дегенерат. Ее муж продолжал молча есть. Ты не знаешь своего отца, доказывала она сыну. Он постоянно таскается по шлюхам, постоянно грешит против Бога и природы. И Гарри ждал того момента, когда отец, не выдержав, поднимется и ударит ее. Он молился, чтобы отец ограничился одним тычком или пощечиной. Иногда тот снимал ремень, и Гарри спешил вмешаться, просил отца прекратить. Но Тассиос Апостолус был сильный мужчина, он отпихивал сына в сторону. Когда-нибудь ты поймешь, говорил он Гарри, что женщины — исчадия ада. Гарри удалялся в свою комнату и, стараясь отвлечься от скандала, чинил свои игрушки, радио или старый черно-белый телевизор, который отдал ему отец. Когда он снова выходил из своей комнаты, отец уже сидел перед телевизором, мать — гладила или шила на кухне. Порой он видел, что блузка на ней разорвана, в уголке ее рта запеклась кровь. Зато они уже не дрались и не орали. Гарри радовался, что в доме вновь воцарилась тишина.

Гарри перекрестился. Помолился за души своих родителей. Они вырастили и выучили его, оставили ему вполне приличный стартовый капитал. В общем, сделали все, что могли, и даже больше.

Теперь у него почти не было времени заниматься ремонтом. Он проверил мобильник: два новых сообщения. Сейчас сам он редко возился с автомобилями, только если это были машины его давних постоянных клиентов. В мастерской в Алтоне заправляли Алекс и Кон, трое работали на него в Хоторне[50], еще трое — в новом гараже. В Мурабине рядом с мастерской он также открыл круглосуточный магазинчик товаров первой необходимости и нанял персонал из молодежи. А свое время он посвящал главным образом начислению зарплаты, отчислениям в пенсионный фонд, распределению заказов и оформлению поставок. Прежде ему всегда помогала Сэнди, но после рождения Рокко он настоял на том, чтобы она, если хочет, бросила работу. Год она просидела дома, а потом попросилась обратно, на неполный рабочий день. Он удовлетворил ее просьбу, а сам втайне гордился женой. Он любил свой новый дом, ему нравилось жить на побережье — об этом он мечтал с детства, — однако у него не было ни времени, ни желания общаться с богатенькими дамочками, что обитали с ним по соседству. Это все были никчемные женщины, щеголявшие искусственным загаром, нарисованными улыбками и силиконовыми сиськами. Он их не уважал. Они только и делали, что тратили деньги своих мужей на посиделки в кафе и ресторанах, нескончаемые покупки и личных тренеров. Гарри перегнулся на стуле, коснулся дерева. Благодарю тебя, Панагия, молча помолился он. За все благодарю.

Подозрения Сэнди оправдались. Что-то не так было в бухгалтерских книгах. Алекс утверждал, что бизнес не приходит в упадок, что за последний год, наоборот, заказов стало больше. Но на прибыли это не отражалось. Да, из-за драчки на Ближнем Востоке с ценами на бензин началась чехарда, и за последние два года они много средств вложили в переоборудование мастерской, но все это было учтено в сметах. Гарри услышал, как к мастерской подъехал автомобиль Кона. Он закурил, глянул на настенные часы. Циферблат зарос паутиной, в которой застряли три дохлые мухи.