Пощады нет - [88]

Карл позвонил стройной девушке. В полдень она пришла в ресторан, в серой меховой жакетке, мерлушковую свою шапочку она держала в одной руке, в другой — был портфель. Он увидел ее в окно. Это все не настоящее, ничего не изменилось, я попрежнему почтенный фабрикант, меня уважают и боятся, Юлия — моя жена, мы венчались с ней, при этом были дядя и тетя и много почтенных людей, я держал Юлию в своих объятиях, у нас с ней двое детей.

Она села против него, неправдоподобная. Он ждал ее, но все это было, как отдаленный гром, она была чужой, он враждебно отталкивался от нее, ему не о чем было с ней говорить.

Но она взяла все в свои руки, она сидела здесь, и изменить уж ничего нельзя было. Рожденный его душой новый объект, воплощенный в сидящую перед ним девушку. Его борьба с Юлией (из-за чего мы боремся, скажи на милость?) вышла за пределы их тихого дома и перешла на улицу.

На ней серый меховой жакет, юбка, он смотрит на ее лицо, перед ним сидит женщина со своими мыслями, со своим прошлым, темный, чужой мир, зачем мне знакомиться с этим миром, почему я должен завязывать с этой женщиной какие-то отношения? Она сидела перед ним в сером меховом жакете, портфель свой она положила на стол. О, как горько! Что Юлия со мной делает.

Девушка начала какой-то разговор, он слушал, не слыша, она замолчала, сняла со стола портфель, долго разглядывала своего собеседника. А он теребил канаты, которыми его судно привязано было к Юлии.

Девушка представляла себе все очень просто. Она была молода и думала: для других он — величина, он увязался за мной, дома у него какая-то трагедия, кто его знает, что там делается; приятным человеком его назвать нельзя, я поддену его на удочку. Но он сам начал говорить. Она думала: такой большой человек, и ему не стыдно. А он — он хотел провести с ней несколько веселых часов, и вместо этого он пел песню тоски по Юлии. Девушка слушала молча. Стыда уже не было. За что ухватиться? Она замкнулась в себе. Он говорил о том, как все было чудесно, как он носил Юлию на руках, как она наполняла его жизнь. А потом все изменилось. Он повторял: «все изменилось» и покачивал головой. (Майор дал мне свои деньги на сохранение, а я их — удивительно — собираюсь в ближайшие дни пустить в ход.) Она смотрела на свой портфель, я ждала совсем другого, я сейчас уйду.

— Для чего вы все это мне рассказываете?

— Простите.

С какой стати я говорю с этой женщиной?

Оба тяжело сидели на своих стульях, она думала: этот человек парализует меня. Сделав усилие, она встала.

— Куда вы?

— У меня еще куча дел.

— Останьтесь.

— Нет.

— Тогда скажите, где я увижу вас завтра?

— Не знаю, не знаю.

— Не уходите.

Она оперлась кулаком о стол.

— Неужели вы думаете, что мне интересно слушать эти постылые семейные истории?

— Я говорил первое, что пришло в голову.

Она ушла. Он схватил пальто и шляпу, положил на стол деньги и побежал за ней. Очень скоро он нагнал ее. Она сердито замотала головой, увидев его рядом с собой. Он не уходил. Тогда она подошла к ближайшей витрине:

— Надеюсь, вы немедленно оставите меня в покое? — сказала она и молча двинулась дальше.

В уличной сутолоке он шел рядом с ней. Непостижимая охота, непостижимый день, и это я — Карл? Что делаю я здесь? Она остановилась перед подъездом большого дома, с усилием открыла тяжелую парадную дверь. В одно мгновенье Карл оказался рядом. В полумраке широкого вестибюля она шепнула:

— Я здесь живу. Уходите.

— Сейчас уйду. Только не говорите со мной так.

— Что вам нужно?

— Чтобы вы не бегали от меня.

— Наденьте шляпу. Вы с ума сошли.

— Ну вот. Это уже лучше.

— Теперь вы разрешите мне уйти?

— Да. Только дайте мне руку.

Это, стало быть, была рука, мягкая рука, девушка ему протянула руку. Он схватил ее обеими руками, от нее исходила радость, покой. Девушка — она с изумлением почувствовала это — вздрогнула от искры, пробежавшей по ней. И с тем же безотчетным удивлением она почувствовала, как его руки обхватывают ее, портфель упал. Что с ней? Кто ее обнимает? И она это сносит? Он мог бы меня целовать, как гусыню, и изнасиловать, как уличную девку. Но он лишь гладил ее меховой воротник. Она подняла руки и разомкнула его объятия, вырвалась на волю. Подняла свой портфель. Он улыбался, сузив глаза (в какой тупик загнала меня Юлия, о, если бы я мог задушить ее!).

— Теперь вы меня ударите.

Она стояла уже у самой лестницы. Он плохо видел ее. Из глубины полутемного вестибюля донесся ее голос:

— Нет, жалкий вы человек. Вы сами себя ударите.

И пустилась вверх по лестнице. Он поправил шляпу, потянул к себе дверь, и улыбка застыла у него на губах. Надо работать, чтобы застраховать себя от таких глупостей. Я просто опускаюсь.

Разрыв

В этот час фрау Юлия сидела в прекрасной новой квартире своего друга Хозе и переживала горчайшие минуты. Ей давно уже было ясно, что придет день, когда Хозе предъявит счет за свои «старания». Отказаться от него она не могла. Ей нужно было отвести душу, она искала человека, который бы принимал ее, как она есть, как Юлию; она могла бы, конечно, сменить для этой цели Хозе на кого-нибудь другого. Но какие преимущества сулил другой? Опять начинать сызнова все эти разговоры; опять проходить через все эти неприятные минуты. Так случилось, что она предпочла Хозе, и он проявил себя лучше, чем это входило в его планы.