Пощады нет - [59]

— Что подумает о нас дядя? Он решит, что ты вероятно зарабатываешь кучу денег. Того и гляди еще попросит у тебя взаймы.

Эрих принял эту угрозу всерьез.

— Я иначе не могу относиться к этому бедняге. Если он обратится ко мне за деньгами и это будет не какая-нибудь грандиозная сумма, я обязательно достану ее. Мне жаль его разочаровывать.

Такое необъяснимое великодушие к семье богатого фабриканта привело к тому, что дядя и тетя предпочитали Эриха его солидному брату. Они, например, ежегодно, в день его рождения, приезжали его поздравить (рождение Карла никак не отмечалось). С удовольствием проводили они часок среди многочисленных гостей Эриха — дам и мужчин.

Накануне торжественного дня комната Эриха, — после мрачных, тяжелых глав мы хотели бы подольше остановиться тут, — предоставлялась, по издавна, еще с гимназических времен, установленной традиции, в полное распоряжение целой оравы старых друзей и приятельниц Эриха. Назавтра, в заранее назначенный час, за Эрихом, который обычно проводил эту ночь в гостинице, откомандировывался посол с тем, чтобы привести новорожденного в его празднично убранный дом. Виновник торжества — так полагалось — комнаты своей не узнавал. Для матери, у которой были еще две комнаты, день рождения Эриха проходил не так просто, ибо широчайшие декоративные замыслы требовали выхода далеко за пределы комнаты Эриха и превращали всю квартиру в некую фантастическую пещеру. Однажды квартира изображала лес, в который вступает Зигфрид, чтобы похитить золото у дракона, а сам дракон, в виде жуткого чудовища, засел в комнате Эриха, и для борьбы с чудовищем новорожденному пришлось вооружиться щитом, шлемом и копьем, а гости и гостьи с палками и зонтами в руках окружили противников, подбодряя их воинственными кликами и поднося им освежающие лимонады. Наконец, дракон был побежден, и звуки музыки его потащили в кухню, где под его безобразной личиной обнаружено было великое множество даров. В другой раз праздновалось возвращение Тангейзера на гору Венеры из его неудавшегося путешествия в Рим. Эту идею придумали приятельницы Эриха. Так как действие происходило в квартире у матери, то все, конечно, носило вполне пристойный характер. Героя, как только он переступил порог, окружили нимфы, предлагая ему освободиться от палки, шляпы, пальто и других одежд, обременявших его, а взамен взять в руки посох странника. Обработанный таким образом герой проследовал через превращенную в горную вершину гостиную в залитый розовым светом покой, — это была, очевидно, как с испугом установил Эрих, его комната, но совершенно лишенная мебели. Мебель заменили розовый тюль, разноцветные лампочки, ложе из зеленого мха, на котором возлежали в печальном сне многочисленные подруги героя, частью уже отошедшие в область далекого прошлого. Под траурные звуки хора странников раскрылись двери, девы подняли свои завитые головки; красноречиво выражая жестом растерянность и недоумение, они огляделись и узнали странника, грустно остановившегося на пороге. В руках у странника был простой посох, его спутник — одноглазый пастух, с охапкой роз в руках, сказал:

— Измученный возвращается Тангейзер на гору Венеры, на посохе его не выросли розы, как того требовал Рим, посох оказался не тот, и теперь Тангейзер, утомленный дальним странствованием, возвращается с собранными им собственноручно прекрасными свежими розами. Пусть нимфы и Венера примут его благосклонно.

И — о, чудо! Поднявшись со своих лож, щедро источая в движениях нежность, прекрасные дамы в прозрачно-розовых покрывалах единогласно заявили, что все они Венеры. Они протягивали белые руки к растерявшемуся страннику, заклиная его верить им. Он пробормотал, — положение создалось критическое, — что, видимо, подлинное кольцо Венеры утеряно. Он оборонялся от дам, вздыхал под чрезмерным бременем любви, говорил, что ему, видно, придется снова отправиться в Рим.

Но тут вмешались гости, стремясь вывести героя из затруднительного положения. Так или иначе, а в обед, когда приехали дядя и тетя, они застали гору Венеры грохочущей от музыки и шумной радости встречи.

В числе этого очень смешанного состава именинных гостей были лица, которые, — впрочем, не без основания, — весьма ценили знакомство с богатым фабрикантом. Они предпринимали на него походы, время от времени заявлялись к нему на дом, их приглашали изредка отобедать, отужинать, и чета богатых фабрикантов развлекалась их обществом и знакомилась с нравами и обычаями круга людей, вообще-то закрытого для них. Особенно тетя, как мы легко можем себе представить, ценила свежие впечатления, которые приносили ей эти знакомства. Маленькие, совсем даже незначительные «пособия» перепадали гостям, но это тянулось не позже июля каждого года: рождение Эриха было в мае месяце, затем чета фабрикантов, которым выпала на сей земле завидная роль всего лишь дядюшки и тетушки, уезжала на лето куда-нибудь отдыхать, а по возвращении все уже бывало забыто. Так, древняя богиня Персефона лишь недолго украшает землю, а остальное время застывает в зимней спячке.

Вокруг Эриха нанизывалось много таких невинных и приятных забав. Мать плавала в блаженстве: сыновья возмещали ей то, чего она лишена была в свои молодые годы, она имела твердую опору — в лице Карла, любовь и веселье — в лице Эриха. Ей с трудом удавалось затащить Карла, который грозил превратиться в чересчур сурового человека (ох, он пошел в меня, это — наша семейная черта), к Эриху. В те времена, когда Карл еще трудился в конторе и много разъезжал, его огорчала легкомысленная стремительность Эриха, он терпеть не мог эту несерьезность, но любовь к брату оставалась неизменной. Лишь после своей женитьбы Карл, на фабрике — перегруженный делами, дома — главный церемониймейстер семейного парада, часто, разумеется, один, без Юлии, приезжал к Эриху, жившему попрежнему с матерью.