Порыв ветра - [29]

Неожиданно сбоку послышался басовитый мужской голос.

— Дохлятина!

Слово было настолько неуместным среди окружающих запахов, что я даже вздрогнула. Неужели и здесь нашелся привереда, который даже на солнце заметит пятна? Повернула голову, но мужчина, стоявший невдалеке, смотрел вовсе не на пирожки, а на меня. Демонстративно сплюнул, и ещё раз повторил для меня:

— Дохлятина!

Мужик был здоровенным, широким. В рубашке, небольшой передник и нож у пояса. Такой впечатление, что он только что отошел от соседнего прилавка. Рядом с ним я и в самом деле выглядела… очень маленькой. Слово обидное, но по сути верное. Не спорить же с ним из-за этого. Да и извинения требовать бесполезно. Хотела уйти, но мужика моя молчаливая покорность не устроила, и он заступил мне дорогу.

— Тебя что, в вашем храме совсем не кормят?

Какого ответа он ждал? Или просто решил покуражиться? Я промолчала, сделала шаг в сторону, но мужик снова заступил мне дорогу. Сбоку раздался предостерегающий голос:

— Ксанх, кончай приставать, она может быть опасной.

Мужик оглянулся на говорившего и удивлённо протянул:

— Опасна? Этот заморыш?

Он снова оглядел меня с ног до головы, затем протянул руку ко мне.

— А что это у тебя такое?

Старая школьная шутка в местном исполнении. Я опустила голову, пытаясь увидеть, что он там заметил, а эта скотина больно ущипнула меня за грудь. От неожиданности я дернулась, платье на груди треснуло, и звезда богини вылетела из разреза платья, привлекая внимание мужика. Неуловимо быстро он ухватился за мой медальон.

— Смотри-ка, какие цацки носят монашки — удивлённо произнёс он — Мне понравилась.

Я попыталась вырваться, но мужик мгновенно изменил решение.

— А ну дай посмотреть.

Ухватился он всей своей лапищей, близко к горлу, и шнурок чуть не стал для меня удавкой. Может мужик собирался снять медальон через голову, может просто хотел сорвать. Резко дернул, но шнурок медальона оказался невероятно прочным, и мне чуть не оторвало голову. Мужик поднял руку повыше, и я повисла в воздухе, словно щенок в ошейнике, которого сердитый хозяин волочит домой. Даже мелькнула мысль, что вот так я и встречу свою смерть.

Но мужик неожиданно отбросил меня в сторону, а сам затряс рукой, будто она была обожжена. Я грохнулась на землю. Мысли путались — что происходит? Мужик между тем быстро пришёл в себя, и недоумение в его взгляде сменилось настоящей яростью. Огромный, чуть ли не два раза больше меня. О каком-либо сопротивлении не могло быть и речи. Вокруг уже собиралась толпа. То ли помочь, то ли развлечься. Я только горько усмехнулась — «никто и никогда не посмеет причинить мне боль». Недолго же я смогла выполнять свои же клятвы.

Вдруг почувствовала злой укол боли от своего медальона, и тело стало словно чужим. Протянув руку к мужику, я зло прошипела:

— Ты. Посмел. Поднять. Руку. На жрицу Гернады?!

Шепот, но его услышали все. Люди вокруг стали оборачиваться, но мой мучитель был в ярости и его мои слова разозлили ещё больше.

— Да я тебя, сучка, сейчас…

Снова выбросив вперёд руку, я мысленно врезала ему по мозгам.

— На колени!

Наверное, сильно врезала, потому что мужик буквально рухнул на землю. И даже в таком положении был выше меня.

Наверное, можно было этим и ограничиться — мужик на коленях, с остекленевшим взглядом, вокруг гробовая тишина. Но я ей не верила. Люди насторожены, не понимают что происходит, но не напуганы. Нужно сделать что-то особенное, иначе меня снова обвинят в колдовстве, потащат в тюрьму, если не убьют сразу. Один из толпы даже потянулся за ножом, заметила я краем глаза.

Снова злой укол медальона, и тогда это всё сложилось — покорность мужчины, нож в чужой руке. Тело снова стало чужим, я протянула руку к стоящему на коленях мужику.

— Перережь себе горло! Медленно!

Равнодушно — спокойно, как будто я попросила его поковыряться в носу, этот громила, способный превратить меня в кровавую размазню одним ударом, достал нож и медленно, как я и приказала, с силой провёл лезвием по своей шее.

Хуже всего пришлось мне — меня пронзил ужас от содеянного, ужас и боль мужчины, который чувствовал каждое движение ножа. И ещё прямо перед моими глазами — расползающиеся под ножом кожа, мясо, бьющая толчками кровь из перерезанных вен.

Мужик завалился набок и задергался в агонии. Меня окатила новая волна чужой боли, и пришлось закрыть глаза, стиснуть зубы, чтобы самой не заорать, не забиться в истерике. Но я выдержала — я делаю плохо, отвратительно, жестоко, но мне надо научиться с этим жить, иначе даже просто выжить здесь я не смогу…

Вокруг бушевало просто море эмоций, мыслей, но я сумела отстраниться — мне надо выжить. Когда я смогла успокоиться, открыла глаза и посмотрела вокруг, готовая уже по-настоящему биться за свою жизнь, на людей будто повеяло ледяным ветром. Мужчины, женщины торопливо, стараясь не смотреть на меня, опускались на колени и склонялись до земли. Через несколько мгновений стояла только я. Наверное, надо было гордиться своей крутостью, но кроме горечи я ничего не испытывала. Наверное, надо было что-то сказать, но что? Что я неправа? Что я всех убью? Глупо, как же глупо всё случилось!