Порядок вещей - [2]

На подходе к дому, обнаружилось, что на скамейке перед подъездом, как обычно, дежурят три ведьмы: Вера, Надежда, Любовь – сухонькая Вера Петровна, сгорбленная Любовь Александровна и слоноподобная Надежда Соломоновна, или Усталость, Тоска и Скука, как я прозвал их за глаза за перманентную страсть совать нос в чужие дела. Прежде меня развлекало сравнение: состарившаяся вера – усталость, состарившаяся надежда – тоска, состарившаяся любовь – скука, но теперь сделалось почему-то стыдно.

Пока я раздумывал над причинами столь неожиданно выявившейся стыдливости, донесся скрипучий, как дефекты дорожек на пластинке старого патефона голос Тоски:

– Сбылась мечта идиота. Другой пластом лежит, мается, отойти не может, сам мучается, и других мучает, а наш?

– Наш – «проф». Во сне скопытился… – с готовностью подхватила Скука.

Закончить фразу помешали два аспиранта (одного из них я помнил по лекциям [подарил как-то карамельку за правильный ответ]), вынесли из подъезда гроб и поставили его на пустовавшую напротив скамейку.

– Почтовый ящик, – обозначилась новая тема для разговора.

– Чего?

– Ящик, говорю – вот чего. Хотя нет – конверт. Гроб… – конверт. Запечатают и отправят.

– Куда?

– В землю-матушку.

– А кто читать будет? – спросила Тоска, и я вспомнил, что в пятидесятые именно она возглавляла вузовскую комсомольскую организацию и спорила со мной о коммунизме.

– Черви, кто же еще? – хихикнула Усталость. – У них там целая библиотека. Полное собрание сочинений.

Подкатил грузовик. Аспиранты загрузили гроб в кузов. Из их разговора стало понятно, что тело находится в морге, а они поедут туда на троллейбусе.

«Конверта» мне было явно недостаточно. Хотелось взглянуть на «депешу». Решил рискнуть, и, двигаясь в кильватере, воспользовался городским транспортом.

Огромное, похожее на студенческое общежитие, здание окружной больницы возвышалось над пустырем, какие всегда остаются на месте муниципальных строек. Взгляды нескольких явно безнадежных пациентов тянулись из не занавешенных окон к цветущим садам, начинавшимся сразу за останками грязного, дощатого забора. Между забором и больницей застенчиво маячило кирпичное строеньице больничного морга в один этаж вышиной, у дверей которого поджидал второй сегмент аспирантов, задействованных для похорон.

Машина еще не приходила.

– Не беда, – сказал один из них. – Гримируют покойничка. Двое суток в тепле. Приводят, как говорится, в божеский вид.

«Вот те на!» – расстроился я (с чего бы, собственно?) А вот с чего: «Неужели не могла найти морг с холодильником? Как пели в одной песне, «я милую узнаю по походке». Решила сэкономить… тварь…»

Подкатил грузовик. Парни сняли гроб и поставили его на кучу песка, насыпанную перед дверью морга. Крышку оставили в кузове, прислонив к скамейке, покрытой золотой парчой. Лучше бы на парче сэкономила! Снаружи гроб был обит красной тканью, внутри – белой. В том месте, где должна была помещаться голова, лежала белая подушечка.

Доски оказались влажными и не остроганными. Это отлично ощущалось сквозь ткань.

«Ускорит процесс разложения, – попробовал я настроить себя на позитивный лад. – Прежде, для этих целей использовали березовые веники. Их клали в гроб, под тело, и покрывали простыней…»

От дальнейших исследований отвлек верзила в рабочей робе, появившийся вдруг из-за угла. Рядом с ним шла ангелоподобная медсестричка в белом халате, подрезанном до уровня мини-юбки. Верзила доказывал ей, что в куче ровно двенадцать тонн отличного речного песка, сестричка возражала ему: «Не наскребется и пяти», и, видимо, чрезвычайно расстраивалась, хотя при этом зазывно виляла бедрами. Верзила ткнул пальцем в шофера, который привез гроб, и заорал:

– Вот он видел! Скажи ей!

Шофер, жевал сигарету. Взглянув на верзилу, вяло пожал плечами.

– Я же говорил! – заорал верзила. – Я честный человек!

На пороге появилась старушка в белом халате. Пока парни разбирались, кому нести гроб, я проскользнул в помещение и пристроился у стены.

В серокаменные сумерки комнаты, похожей на камеру временно задержанных армейской гауптвахты, лился дебильно неунывающий солнечный свет из окон, размещенных справа и слева от двери: столбы золотых пылинок перекрещивались над скамьей из железобетона, на которой лежал покойник. Такими скамейками оснащены общие залы общественных бань. Благодаря этому «спецэффекту», взгляд сразу же и намертво примагничивался к марлевой накладке, закрывавшей лицо покойника. Взгляд соскальзывал вниз и буквально расшибался о красную пластмассовую расческу, торчавшую из нагрудного кармана пиджака: «Расческа?! Какой ужас! Неужели так, с расческой, и похоронят? Ну и ну! Прямо «сюр» какой-то…»

Окинув взглядом покинутые телеса, обнаружил один существенный недостаток: костюмчик новый, с иголочки, но, ммм… маловат. Пришлось, видно, сестричкам повозиться: пуговицы выглядели так, будто в тело были забиты гвозди с коричневыми шляпками. А руки?.. брр!.. синевато-желтые, покрытые трупными пятнами, распухшие, как дутые резиновые перчатки…

Вернулись медсестры. Оправдываться: «Морг новый, холодильник еще не подключили. Нормальные родственники увозят покойников после вскрытия».