Порядок в танковых войсках? Куда пропали танки Сталина - [111]

[302] Однако даже расформирование мехкорпусов не могло решить непрерывно обострявшейся проблемы нехватки матчасти — по данным на первую декаду августа потребность Красной Армии в танках и бронеавтомобилях составляла: танков KB — 2997 шт., танков Т-34 — 7541 шт., танков Т-50 и Т-60 — 5747 шт., бронеавтомобилей — 4303 шт.; в то же время поступление танков и бронемашин с заводов промышленности на период с августа до конца 1941 г. ожидалось в объеме 1530 танков KB, 3260 танков Т-34, 580 танков Т-50, 10 000 танков Т-60, 1800 бронеавтомобилей. Сложившееся положение не внушало оптимизма: «Таким образом, при условии полного выполнения плана заводами промышленности, потребность армии в танках и бронеавтомобилях (без учета потерь) может быть удовлетворена в следующие сроки (ориентировочно):

а) По танкам (KB и Т-34) — 10–11 месяцев.

б) По бронеавтомобилям —11 месяцев»[303].

Впрочем, в условиях второй половины 1941-го даже эти планы оказались несбыточной фантазией. Один за другим танкостроительные заводы, словно «избушки на курьих ножках», снимались с насиженных мест и отправлялись в эвакуацию за сотни и тысячи километров. Возникла именно та ситуация, которой и опасались советские военные еще задолго до 1941-го: «В первые месяцы войны Красная Армия твердо может рассчитывать только на мобзапасы, накопленные в мирное время».

Как мы знаем сегодня, в уютном XXI веке, двадцать девять советских мехкорпусов к моменту начала войны представляли собой далеко не отряд стойких оловянных солдатиков, одинаковых по содержанию до последней обозной полуторки. Даже на бумаге относительно готовыми выглядели только восемь из них — первой волны формирования, остальные же находились «в процессе», который был весьма далек от завершения. В попытке «нарастить» свои силы адекватно размерам угрозы советское командование сделало ставку на то, что война не начнется в ближайшее время — и проиграло. «Недостроенным» мехкорпусам пришлось идти в бой.

Ошибка была не только с годом предполагаемой войны — в реальность немецкого нападения с трудом верилось до последнего дня. И проблема была не только в донесениях разведки, не сумевшей предоставить однозначные свидетельства подготовки к нападению на СССР. Важную роль сыграло также и то, что причина этого нападения, сформулированная Гитлером (и скрупулезно зафиксированная Гальдером), фактически лежала вне нормальной для советского руководства логики.

«Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. Сама по себе война выиграна. Франция отпала от „британского льва“. Италия сковывает британские войска. Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии (…) Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия. Вывод: В соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года»[304], — заявил Гитлер на совещании с высшим военным руководством Германии в Бергхофе 31-го июля 1940-го года.

Вряд ли кто-то в Кремле мог представить, что Гитлер будет рассматривать войну с СССР исключительно через призму «принуждения Англии к почетному для Германии миру». Популярность теорий об «упреждающем ударе» и иже с ними — даже в наши дни, когда все документы о подготовке «Барбароссы» давно опубликованы и доступны любому желающему, — отчасти подтверждают то, что поверить в подобную причину не только Сталину, но и любому человеку очень и очень сложно. Хотя один раз в истории России подобная причина уже «сыграла».

«Уже с 1810 г. Наполеон приказал доставить ему книги с информацией о России, ее истории и особенностях.

Судя по отрывочным высказываниям императора и скудным данным, шедшим от окружения императора, Наполеон уже с осени 1810 г. стал свыкаться с мыслью, что англичанам, этому упорному, неуловимому, наседающему врагу, которого не удалось победить ни в Каире, им в Милане, ни в Вене, ни в Берлине, ни в Мадриде, можно нанести окончательный, сокрушительный удар только в Москве. Эта мысль крепла в Наполеоне с каждым месяцем.

Великая армия в Москве — это значит покорность Александра, это полное, безобманное осуществление континентальной блокады, следовательно, победа над Англией, конец войны, конец кризисам, конец безработице, упрочение мировой империи, как внутреннее, так и внешнее. Кризис 1811 г. окончательно направил мысли императора в эту сторону»[305].

С точки зрения советского руководства, у Германии просто не было и не могло быть причин для полномасштабной войны с СССР. Это прослеживается даже в первых военных приказах с их «впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». Тогда, в первые часы, в Кремле еще сохранялась надежда, что действия немцев носят провоцирующий характер и вслед за ними последуют какие-то требования по дипломатическим каналам. Еще сложнее было поверить в подобное до роковой даты. И хотя какие-то меры и шаги, разумеется, принимались — этого было