Поручик Бенц - [9]

Веранда оказалась обширнее, чем выглядела снизу. Накрытый белой скатертью стол, ваза с виноградом, десертные тарелки и несколько плетеных стульев около стола говорили о том, что здесь ждали гостей. Керосиновая лампа под кремовым абажуром, вокруг которого вились насекомые, разливала мягкий свет, придавая веранде необыкновенный уют. Бенц почувствовал словно легкое опьянение.

Андерсон хранил молчание, он посматривал на открытое освещенное окно сбоку от веранды, за ветвями деревьев. Очевидно, это было окно комнаты фрейлейн Петрашевой – Бенц слышал ее голос и торопливые, нервные шаги. Она говорила с братом по-болгарски, но из их разговора, видимо резкого и очень важного, Бенц улавливал лишь отдельные, бессвязные слова. Андерсон же с явной заинтересованностью прислушивался к разговору, как свой человек в доме.

– Они пригласят вас завтра к обеду, – сказал он. – Полагаю, что вы не откажетесь, даже если проявления нашей любезности становятся для вас слишком обременительными. Я не знаю, не подумали ли вы, что мы собираемся попросить вас оказать нам какую-то услугу. В сущности, это именно так. Я чувствую себя обязанным предупредить вас. Вначале, клянусь вам, мы руководствовались лишь чувством самой бескорыстной симпатии. Иначе мы не подумали бы о вас. Скажите мне, пожалуйста: вы достаточно широкий специалист?

– Как то есть? – переспросил Бенц, озадаченный в высшей степени.

Андерсон не ответил.

Внезапно появившийся на веранде Гиршфогель помешал разговору. Вряд ли он успел переодеться, очевидно, он так и не сменил белья. Увидев, как он рухнул на ближайший стул, Бенц понял, что подняться по лестнице стоило Гиршфогелю немалых усилий. И все же он пришел, как бы желая показать, сколь изнурительна малярия. Он обратил свое бескровное лицо к луне, будто зачарованный ее сиянием, и немного погодя спросил Андерсона:

– Почему не вызвали ее?

– Она устала, – объяснил Андерсон.

– Устала? – воскликнул Гиршфогель, внезапно оживившись. – Уверяю вас, она способна болтать всю ночь напролет. Сегодня она сказала мне, что только так можно прогнать мрачные мысли. Я чуть было не возомнил о себе, но вовремя вспомнил, что у нее есть привычка беседовать и с собакой фон Гарцфельда. Ха-ха-ха!

Гиршфогель разразился саркастическим смехом. Андерсон молчал, сдерживая себя, но Бенц, желая продолжить разговор, повысив голос, спросил:

– И она со всеми так беседует?

Гиршфогель перестал смеяться.

– Этого я, разумеется, не знаю, – сказал он. – Но мне кажется, что бульдог и я – единственные существа, которые не обожают ее. Все остальные в той или иной мере поклоняются ей. К несчастью, она не только красива, но и умна…

– А вы равнодушны к этим качествам? – недоверчиво спросил Бенц.

– Напротив, именно ради них я и приехал в этот смешной город. По профессии я художник. Что же касается ума, то он забавляет так же, как и махровая глупость. Ха-ха-ха!

Он громко рассмеялся, однако лицо оставалось неподвижным, лишь зеленые глаза фосфорически засверкали при свете луны.

– Она восхитилась бы, слушая вас, – заметил Бенц.

– Я уже не раз восхищал ее, – самоуверенно заявил Гиршфогель. – Но мне кажется, не лишним будет предупредить вас об ее характере. Каждому мужчине, который оказал ей хоть какую-то услугу или просто развлекает ее, она приклеивает ярлык «друг». Я употребляю это слово в самом почтенном его смысле, конечно, – добавил он с коварным беспристрастием. Против ожидания Гиршфогель, не разразился знакомым хохотом, а, скорчив гримасу, продолжал: – Я не могу себе представить ничего более смешного, чем быть другом такой необыкновенной девицы, то есть терпеливо выслушивать дотошный анализ всего, что она совершила или собирается совершить. Она присваивает вас, как вещь, играет вами, пока ей это не надоест, пока не исчерпает все свои возможности удивлять вас. К тому времени, по правде говоря, и она вам изрядно надоедает. Но жизнь ее на самом деле довольно незаурядна. Он вам расскажет. Ведь он ее лучший «друг»!

Гиршфогель насмешливо кивнул в сторону Андерсона. Тот терпеливо слушал его разглагольствования, затаив в уголках губ насмешливую улыбку.

– Мы и так слишком долго занимаем его сегодня разговорами о фрейлейн Петрашевой, – сказал Андерсон. – Что касается ее жизни, то мне бы хотелось, чтобы наш друг узнал о ней прежде всего от меня. Молва цинично искажает факты.

– Молва забавнее и по-своему достовернее, – сказал Гиршфогель. – Я предпочитаю черпать сведения из молвы. Должен предупредить вас, – обратился он к Бенцу, – не надейтесь, что доберетесь до истины, если будете слушать только его.

– И все же я ближе всех к истине, – спокойно заявил Андерсон, – и, к примеру сказать, знаю, что сейчас фрейлейн Петрашева расстроена…

Гиршфогель злорадно ухмыльнулся.

– Я бы сказал, она сама напугана своей виной, – промолвил он после краткого молчания. – Она подумала о… Ого! Вот и они!

Ротмистр Петрашев с сестрой вышли на веранду. Быть может, они слышали последние слова Гиршфогеля.

Гиршфогель невозмутимо и даже вызывающе глянул на них, словно намереваясь злословить и в их присутствии.

Андерсон уступил свое место рядом с Бенцем фрейлейн Петрашевой. На ней была все та же дорожная юбка и тонкая блузка с короткими рукавами. Бенцу показалось, что лакированный пояс слишком стягивает ей талию, потому что, садясь, она поморщилась и инстинктивно взялась за пояс рукой. Недоверчиво взглянув на Гиршфогеля, она перевела взгляд на Бенца.