Порученец царя. Нарвский дьявол - [37]

Удаче были хорошо видны начищенные до блеска сапоги вошедшего офицера и его денщика. В комнате задвигались и заплясали тени, и самыми неспокойными были отбрасываемые двумя язычками пламени, которые колыхались при передвижениях держащего канделябр офицера. Денщик поставил на столик возле кровати поднос, судя по теням, с графином и какой-то едой. Тень офицера на полу жестом распорядилась удалиться, и он вышел, как глухонемой, не произнеся ни слова.

– Запри и меня, – пьяным голосом шутливо попросил адъютант приставленного к польке часового. Когда снаружи лязгнул засов, он обратился к графине: – Почему вы так затемнились, дорогая? Быть может, вы уже ждёте привидений? – Он поставил канделябр на столик рядом с подносом и одну за другой задул обе свечи. – Так и вправду лучше, – прошептал он заговорщически. – Будем ждать их вместе.

Бесшумно, как змея из кожи, высвобождаясь из камзола, чтобы остаться в свободной рубашке, Удача наблюдал, как сапоги офицера приблизились к подолу бархатного платья.

– Не бойтесь. Я не привидение, – произнёс офицер. – И готов доказать это.

– Вы пьяны!

Графиня зашипела от гнева и презрения. Дополнением к словам прозвучала звонкая пощёчина. Однако ей пришлось тут же воспользоваться своим умением становиться кошкой, когда надо сопротивляться объятиям сильного и уверенного в своём праве мужчины. Но странное дело, только адъютант расслышал за спиной подозрительный шорох, как ему уже пришлось вырываться из объятий сильной женщины. Грубо оттолкнув её, он развернулся, но оказалось лишь за тем, чтобы содрогнуться всем телом от удара кулака в живот. У него перехватило дыхание, и вскрик тревоги прилип к губам, а что было выдавлено судорожными усилиями груди и лёгких, стало невнятным шёпотом. Ребро жёсткой, как палка, ладони рубануло его по виску, звёзды ослепили яркой вспышкой глаза, а тело онемело. Он зашатался и упал бы, не будь подхваченным и осторожно опущенным на пол. Графиня вздрогнула от едва слышимого всхлипа смотрового глазка в двери. Как будто имея опыт подобных случаев, она, не теряя ни мгновения, кинулась грудью к груди Удачи, обхватила и прижала его, зашептав на ухо:

– Обними и раздевай!

Стерегущий её дежурный часовой прильнул к глазку, всмотрелся в спальню пленницы, с полумраком в которой неуверенно боролась только одна свеча. Приоткрыв рот, он видел, как женщина в страстном поцелуе раздевала стоящего спиной мужчину, а тот, в свою очередь, оголил её плечи, и платье с шуршанием упало к их ногам. Они переступили через него и опрокинулись на постель. Ухмыляясь, часовой привстал на носки сапог, стараясь разглядеть хоть часть того, что будет происходить дальше.

Удача целовал грудь, шею польки, чувствуя, как она невольно становится податливой, тает в горячем волнении, безотчётно отвечает.

– Я не прочь задержаться на полчаса, – нежно прошептал он, – но у нас нет времени. – И глухо произнёс для часового, рассчитывая, что тот не может хорошо знать голос возбуждённого страстью адъютанта коменданта крепости: – Прости, дорогая, только предупрежу. Забыл про одну важную мелочь.

Увидев, что он встаёт, часовой тихо закрыл дверной глазок. На властный стук отпер дверь, сам распахнул её и вытянулся – плечи расправлены, мушкет в левой руке прижат прикладом к ноге. Он не успел растеряться, удар ступнёй в грудь отбросил его затылком к стене. Крик застрял в его горле, он потерял сознание и сполз на каменные плиты.

Когда Удача втащил его в комнату и закрыл дверь, графиня уже надела чёрные штаны, заправляла в них рубашку. Прежде чем последовать её примеру, он, тихо чертыхаясь от производимого шума, передвинул кровать торцом к двери, перенёс на неё тяжёлый сундук. Такой затор должен был на какое-то время задержать незваных гостей, если бы им во чтобы то ни стало захотелось заглянуть в эту спальню. Завязав верёвку за толстую ножку поставленного у окна дубового столика, другой конец он выбросил наружу. Затем вылез на стену, помог выбраться женщине.

Гроза прекратилась так же быстро, как и началась. Ливень слабел, перешёл в проливной дождь, и внизу под навесом разожгли костёр, к которому подходили обсыхать и греться дозорные текущей смены. Никому из них и в голову не пришло глянуть на отвесную стену главной башни, по которой странными жуками сползали два тёмных пятна. Вскоре беглецы были на земле и укрылись за выступом.

Графиня уняла дрожь в руках, с трудом веря, что спустилась с такой высоты, и они замерли, вслушались в доносящиеся слова негромкого разговора двух младших офицеров, которые остановились у колодца.

– Собачья погода! – произнёс один из них. – Я бы тоже предпочёл греться с этой знатной полькой.

– А если она нажалуется полковнику? – качнул головой его приятель.

– Может, ей понравится. Ей здесь не месяц скучать. Отец написал, война будет долгой.

Недослушав продолжения, графиня следом за Удачей пробралась у подножия замка к тёмному восточному углу крепостной стены, где свисала другая верёвка. Эта верёвка промокла и набухла. Когда они полезли наверх, приходилось крепко сжимать её, с каждым захватом выдавливая ладонями склизкую влагу.