Портреты заговорили - [25]
Долли Тизенгаузен, несомненно, видела многих из этих знатных путешественников в апартаментах русской миссии. Несмотря на свой скромный пост поверенного в делах, генерал Хитрово, как мы узнаем из воспоминаний Ф. Г. Головкина, жил очень широко и нерасчётливо. Приехав во Флоренцию, Головкин в первом же письме к двоюродной сестре г-же Местраль д'Аррюфон (10 ноября 1816 года) сообщает: «Русский посланник умён и приятен в обращении, но он большею частью бывает болен, а страшный беспорядок в его личных делах налагает на него отпечаток меланхолии и грусти, которые он не может скрыть. Его образ жизни лишён здравого смысла. По вторникам и субботам у него бывает весь город, и вечера заканчиваются балом или спектаклем. По поводу каждого придворного события он устраивает праздник, из коих последний ему стоил тысячу червонцев[95]. При таком образе жизни он задолжал Шнейдеру за свою квартиру и во всё время своего пребывания во Флоренции берёт в долг картины, гравюры, разные[96] камни. Его жена скорее некрасива, чем красива, но она романтически настроена, не мажется, в моде, хорошо играет трагедию[97] и горюет о своём первом муже, покойном графе Тизенгаузене <… > а также о своём славном старике-отце Кутузове. <… > Словом, всё в этом открытом доме преувеличено, хотя и вполне прилично».
В доме Хитрово устраивались любительские спектакли, в которых участвовала также Елизавета Михайловна и (по-видимому) её старшая дочь Екатерина. «Г-жа Хитрово поочередно должна изображать то г-жу Жорж, то г-жу Дюшенуа[98], и после впечатления, которое она производила своим талантом, публике приходится не меньше удивляться переменам её костюмов для каждой сцены, а также силе её лёгких»[99]. Среди многочисленных временных флорентийцев было немало знакомых и родственников Бутурлиных, особняк которых стал своего рода русским центром Флоренции. «Открытый дом» русского поверенного в делах, в котором, по словам Головкина, бывал «весь город», по-видимому, носил более международно-европейский характер, хотя иностранцы бывали и у Бутурлиных.
Однако девочкам Тизенгаузен, если бы они того хотели, было с кем и дома поговорить по-русски — прежде всего, конечно, с родителями. Почти наверное они не хотели… И родные и знакомые — частица русского большого света, перенесённая в Италию, и говорили и писали по-французски. Надо, однако, сделать оговорку — лишь немногие русские, подобно Пушкину, владели этим трудным, синтаксически очень сложным, веками разрабатывавшимся языком, как образованные французы. Приходится согласиться с Н. Каухчишвили — Долли Тизенгаузен слышала во Флоренции не живую речь Франции того времени, а, скорее, международный язык высшего общества XIX века…
Круг знакомых её родителей и самой Долли был, естественно, шире, чем у Бутурлиных. Альбом, хранящийся в фонде Фикельмонов в городе Дечине, показывает, например, что среди подруг юных сестёр Тизенгаузен было немало итальянских аристократок. Были и знатные польки — в том числе дочь тогдашнего русского министра иностранных дел князя Адама Чарторийского. Для дочерей русского посланника не существовало «пропасти, которая отделяла иностранцев от тосканцев»[100]. Среди посетителей салона родителей двенадцатилетняя Долли, несомненно, видела в 1816 году и, можно думать, навсегда запомнила М-me де Сталь. Знаменитая писательница во время своего пребывания во Флоренции познакомилась с семьёй русского поверенного в делах. В одном из писем к своей тамошней приятельнице, графине Луизе д'Альбани, она просит её рекомендовать некую леди Джерсей супругам Хитрово, которые «должны хорошо принять в своём салоне эту очаровательную особу»[101]. Недавно чешская исследовательница Мария Ульрихова[102] опубликовала в Праге небольшое любезное письмо М-me де Сталь к генералу Хитрово, в котором содержится подобная же просьба:
«Его Превосходительству генералу Хитрово,
посланнику Русского Императора во Флоренции.
Я вам писала из Болоньи, дорогой генерал, и вы мне не ответили — таковы русские, в тысячу раз более легкомысленные, чем французы. Несмотря на своё злопамятство, я рекомендую вам господина и госпожу Артур, моих знакомых ирландцев, которые год тому назад собирали в своём салоне в Париже самое приятное общество — попросите госпожу Хитрово, у которой столько любезной доброты, хорошо их принять ради меня и постарайтесь вспомнить о моих дружеских чувствах к вам, чтобы оживить ваши. До свидания. Все, окружающие меня[103], вспоминают о вас и, — на самом деле, — это очень нужно.
Копе[104], 22 августа 1816. С дружеским приветом
Н(еккер) де Сталь Г(ольштейн)».
Генерал Хитрово, очевидно, умел нравиться и некоторым известным людям в Европе. Письмо М-me де Сталь показывает, что между ней и русским генералом существовали если и не дружеские, то всё же очень хорошие отношения. В противном случае знаменитая и уже очень немолодая писательница[105]не обратилась бы снова к человеку, который не потрудился ей ответить.
Очень рано — лет с четырнадцати, если не с тринадцати, Долли начала «выезжать в свет» вместе с матерью и сестрой. Во Флоренции, надо сказать, единого высшего общества не было. Католическая итальянская аристократия держалась особняком. Иностранцев там принимали неохотно. Очень замкнутая, чинная и довольно скучная среда, особенно старшее поколение. Был во Флоренции и двор. Не бог весть какой государь великий герцог Тосканский, но жил Фердинанд III в своей резиденции, дворце Питти, как монарх великой державы. Английская путешественница, леди Кемпбелл, побывавшая в 1817 году на придворном празднестве, пишет в своём дневнике: «Устройство дворцовой службы, число прислуги и стражи намного превосходит то, что видишь при наших дворах»
