Портрет тирана - [33]

Когда кампания удушения «правых» достигла кульминации, Томский, Рыков и Бухарин решили подать в отставку. Сталин не мог все предвидеть. Но правильно сманеврировать, вовремя отступить, уловить подходящий для контрудара момент, — этим искусством он уже овладел. Пришлось генсеку уговаривать лидеров «правых» не покидать свои посты. В этой редкой ситуации они могли бы объединить силы и выступить против Сталина, разоблачить его как демагога и подлинного фракционера. Вместо этого «правые» подписали совместно со Сталиным декларацию о единстве Политбюро. Избрав однажды тактику обреченных кроликов, Томский, Рыков и Бухарин останутся верны ей до конца, явив миру уникальную способность к компромиссам с Удавом.

Сталин мог подвести баланс. Он получился весьма положительным: Бухарин и Томский «разоблачены», их авторитет подорван, сторонники «правых» в Москве разгромлены. Теперь можно и простить «заблудших».

Сталин не был бы Сталиным, если бы уничтожал своих соперников сразу. В том же двадцать восьмом году он восстанавливает Зиновьева и Каменева в партии. Для Троцкого же он изыскивает новые унижения. То посылает его в научно-технический отдел ВСНХ, то в Главконцесском, то в Главэнерго…

Спуская бывшего вождя все ниже и ниже по служебной лестнице, генсек не упрекал Троцкого в неумении работать. Это за него сделал Дзержинский. На чрезвычайной Ленинградской партконференции в феврале 1926 года Дзержинский заявил, что Троцкий провалил работу на всех участках. И Троцкого изгнали из последнего главка…

В чем угодно можно винить Сталина, но только не в недостатке коварства. Порой кажется, что он плетет излишне густую сеть интриг. Разве для сокрушения легковерных ленинцев-ортодоксов не хватило бы двух-трех точно рассчитанных полновесных ударов? Вместо того Сталин наносил десятки уколов, чередуя их с акциями «примирения». Годами, медленно со вкусом изводил он своих конкурентов на лестнице власти — одного за другим, одного за другим.

В день своего семидесятилетия, на Магдебургском съезде социал-демократической партии, весной 1910 года, Август Бебель высказал неувядаемой силы мысли:

«Члены партии должны следить за тем, чтобы ее вожди не причиняли ей никакого вреда. (Бурное одобрение) Демократическое недоверие в отношении всех вождей без исключения, в том числе и меня (возгласы: Очень хорошо!)»[92].

Сталин — он тогда был еще просто Кобой — от имени Бакинского комитета РСДРП приветствовал «дорогого учителя» в написанной специально к юбилею прокламации. Она заканчивается такими словами:

«Да послужит он примером для нас, русских рабочих, особенно нуждающихся в Бебелях рабочего движения. Да здравствует Бебель!»[93]

… Через три года не стало Бебеля. По поручению Ленина Григорий Шкловский возложил на могилу революционера в Берне венок от ЦК РСДРП.

Прошло два десятилетия. Давно увял ленинский венок. Коба стал Вождем и начисто забыл Августа Бебеля. А ведь великий немецкий социалист обращался и к Сталину, когда говорил в 1910 году:

«Вождь партии становится действительным вождем только благодаря тому, что он делает для партии в меру своих сил и способностей, как честный человек… Своей деятельностью он завоевывает доверие массы, и она ставит его во главе партии. Но только в качестве своего первого доверенного лица, а не господина, которому она должна слепо повиноваться… Не партия существует для вождя, а вождь — для партии»[94].

Сталин же по неопытности думал наоборот. И не было подле него Бебеля — подсказать, подправить…

В 1927 году Сталин посетил Ленинград. После так называемого «разгрома» так называемой «новой оппозиции» произошла смена ленинградского руководства. Во главе губкома был поставлен Сергей Киров, прибывший на XIV съезд как первый секретарь ЦК Азербайджана. Сталин так спешил закрепить свой новый успех, что Кирову пришлось отправиться в Питер сразу же по окончании съезда партии.

И вот, спустя два года, генсек инспектирует наместника. По случаю приезда Сталина собрался партактив. Встретили московского вождя холодно, он никогда не пользовался здесь популярностью.

… Ужинали поздно вечером на квартире Кирова. Был там и Петр Иванович Чагин, старый друг Кирова, бывший редактор «Бакинского рабочего». Теперь он работал в Ленинграде. Ужинали на кавказский лад. Сталин нанизал на шампуры куски рыбы и жарил рыбный шашлык в камине. Запивали сухим вином.

После ужина Сталин закурил трубку. Зашел разговор о трудностях, о положении в партии. Вспомнили Ленина…

— Смерть Ленина — страшная утрата для партии, — с грустью заметил Киров. — Нам надо всем сплотиться и постараться коллективом заменить Ильича.

Сталин по обыкновению прохаживался по комнате, молча слушал.

— Да, конечно, ЦК, коллектив — это все очень хорошо. Но русский мужик царист: ему нужен один.

При этих словах он поднял кверху указательный палец. Наступила пауза. Собеседники были ошеломлены[95].

— Можно ли вообще «захватить власть в миллионной партии, полной революционных традиций?» — этот риторический вопрос задал Сталин на заседании ИККИ 27 сентября 1927 года, полемизируя с Троцким. И сам ответил на него. Не словом — делом.