Портрет миссис Шарбук - [79]

Я поблагодарил, а когда он удалился, вскрыл конверт. Если говорить о выборе канцелярских принадлежностей, вкус миссис Шарбук был безупречным; но он подвел ее при выборе мужа. В письме, написанном знакомым мне витиеватым почерком, указывалось, как найти ее летний дом. Хотел я того или нет, добираться приходилось по воде. Дом располагался на острове Кептри посреди Грейт-Саут-Бей. Я должен был сесть на паром в Вавилоне, сойти на пристани и двигаться на восток по дюнам, пока не дойду до двухэтажного деревянного дома — желтого с белой отделкой.

Я сразу же решил отправиться туда без промедлений. Но оставалось еще одно небольшое дело. Комната в гостинице была приятной, но маленькой, — использовать ее как мастерскую я не мог. Мне нужно было снять комнату, где я без помех написал бы портрет. Будь немного потеплее, я мог бы работать и на улице, но теперь, поздней осенью, краски мои замерзали бы по утрам, а мне хотелось начинать пораньше.

Когда официант подошел, чтобы еще раз наполнить кофе мою чашку, я сообщил ему, что я художник, и спросил, не знает ли он, где можно снять комнату под мастерскую на неделю-две.

— В Вавилоне наверняка что-нибудь найдется, — сказал он. — Только вот сразу ничего не приходит в голову.

Поблагодарив его, я продолжил завтракать. Официант ушел к другим постояльцам, а к моему столику приблизился пожилой джентльмен в одежде священника и представился — отец Лумис. Это был довольно полный, невысокого роста человек в круглых очках, с носом пьяницы и копной седых волос, таких бесцветных, словно их ополоснули спитым чаем. Я никогда не питал особой приязни к церкви, но неизменно старался быть вежливым с ее служителями. Представившись, я протянул руку.

— Я случайно услышал, что вы ищете помещение под мастерскую, — сказал он.

— Всего на две недели, не больше. Я из Нью-Йорка, но у меня заказ от одного местного жителя.

— Моя церковь стоит в полумиле отсюда. У самой Монтаукской дороги. Церковь Святого Распятия. Позади есть каретный сарай. Несколько лет назад там устроили камин. Желаете его снять?

— Прекрасно, святой отец. Но мне нужна одна вещь. Свет. Там есть окна, пропускающие достаточно света?

— Это сооружение похоже на большую коробку. Одно широкое окно на восточной стороне, другое — на западной. Если вас это устроит, то я буду брать с вас всего по доллару в день, и в эту сумму входят дрова для камина.

— Похоже, мы договорились.

— И еще: тропинка от здания спускается прямо к заливу.

— Прекрасно. Надеюсь, что я смогу приступить к работе завтра утром, в крайнем случае послезавтра. Где вас найти?

— Я живу в каморке за алтарем. Двери церкви всегда открыты.

— Я буду платить вам полтора доллара в день, если вы пообещаете никому не говорить, что я там работаю, — предложил я.

Он согласился и на это условие. Мы закрепили договор рукопожатием.

После завтрака я оделся потеплее для путешествия по воде и договорился, что меня отвезут к парому. День был солнечный и морозный, а осенний пейзаж при дневном свете поражал красотой ничуть не меньше, чем при лунном. На пароме я оказался приблизительно в полдень и ждал отплытия вместе с небольшой группой людей — в основном, насколько я мог судить, экскурсантов.

Наконец паром прибыл, и мы поднялись на борт. Там была маленькая каюта, которая могла защитить пассажиров от плохой погоды, и мои попутчики воспользовались этим укрытием. А я остался на палубе восхищаться бескрайним простором Грейт-Саут-Бей, смотреть на лодки вдали, и чувствовал себя при этом, как один из моряков Мелвилла[58]. В тот день, скользя по воде, покрытой рябью, я испытал потребность писать природу и пообещал себе, что, закончив с миссис Шарбук, именно этим и займусь. Моя несбыточная мечта о морских приключениях скоро лопнула — путь до острова занимал не больше сорока пяти минут.

Я легко нашел летнюю резиденцию Лусьеры — лимонно-желтый дом притаился среди дюн. Чтобы добраться до тропинки, ведущей к крыльцу, нужно было спуститься с главной дорожки. Дом стоял фасадом к той части залива, где располагался Файр-Айленд, а за ним — Атлантический океан. Там, на вымощенной белым камнем тропинке, было значительно теплее — высокие дюны вокруг ограждали от ветра. Большинство других построек, которые я видел вблизи пристани, были сараями или хибарками рыбаков и собирателей клема, но здесь передо мной стоял настоящий двухэтажный дом: широкое крыльцо, черепичная крыша с наблюдательными мостками и узорчатыми кружевными карнизами. Колокольчики — оловянные фигурки обезьян — висели на крылечке и позванивали на ветру. Я воспринял это как разрешение идти дальше. Я даже и постучать не успел, как Уоткин открыл дверь.

— Мистер Пьямбо, — сказал он, — я рад, что вы живы-здоровы.

— Но заслуги Шарбука в этом нет.

— Вы что — встречались с ним еще раз? — прошептал старик.

— Несколько дней назад он оглушил меня пистолетом по затылку.

Уоткин покачал головой и вздохнул. Но озабоченность быстро сошла с него, и он пригласил меня:

— Прошу сюда, сэр.

Мы шли по дому, и я узнавал вывезенную из Нью-Йорка мебель, однако это строение было отнюдь не таким шикарным, как городской особняк. Меня снова провели к двери в задней части дома. Уоткин постучал, потом открыл дверь и пропустил меня внутрь. Я поблагодарил его и вошел в пустую комнату. Она уступала но размерам месту наших предыдущих встреч, потолки здесь были ниже, — но при этом пространства имелось достаточно. Обоев на стенах не было, а дощатые полы не были отполированы. По обеим сторонам я увидел окна: одно выходило на залив, другое — на дюны, по которым я только что прошел. Ширма стояла посредине комнаты, словно ждала меня, как старый друг, и я при виде ее не мог сдержать улыбки. Увидел я и свой стул. Я сел и принял уже привычную позу.