Портрет дьявола - [86]

Если это был сон, почему он никогда не повторялся?

Она склонилась ко мне, одной рукой обняла за шею и притянула мою голову себе на плечо.

— Похоже, я привидение, — произнесла она с тихим смехом; от этого смеха во мне как будто пробудились воспоминания, однако я не сумел их удержать. — Но ведь мы с тобой так не думаем, правда? Я расскажу тебе все, что стерлось у тебя из памяти. Мы любили друг друга (о нет, это ты не забыл) и после твоего возвращения с войны собирались пожениться. Наши портреты были написаны перед расставанием. Я изучала науки и знала больше, чем полагалось женщинам в те дни. Милый, когда ты уехал, меня объявили ведьмой. Судили. Потом сказали, что меня следует сжечь. Я наблюдала за звездами и обладала знаниями, недоступными другим женщинам, поэтому меня всенепременно требовалось привязать к столбу и подвергнуть сожжению. А ты был далеко!

Она задрожала всем телом. Боже, в каком сне мне могло присниться, что мои поцелуи способны унять эту бурю воспоминаний?

— В последнюю ночь, — продолжала она, — ко мне явился дьявол. До этого я была ни в чем не повинна — тебе ведь об этом известно? И даже тогда я согрешила только ради тебя… ради безмерной любви к тебе. Явился дьявол, и я обрекла свою душу неугасимому огню. Но я получила хорошую цену. Мне было позволено вернуться через свое изображение (если кто-нибудь, глядя на него, этого пожелает), пока портрет остается в своей раме из черного дерева. Резьба на ней сделана не человеческой рукой. Я получила право вернуться к тебе, душа моей души.^{111} Но я получила кое-что еще, о чем ты сейчас узнаешь. Они сожгли меня как ведьму, подвергли адским мукам на земле. Эти лица, обступившие меня со всех сторон, треск дров и удушающий дым…

— Нет, любимая, стой, не надо!

— Той же ночью моя матушка, сев перед портретом, заплакала и запричитала: «Вернись ко мне, мое бедное потерянное дитя!» И я с радостно бьющимся сердцем шагнула к ней. Но она отшатнулась, кинулась прочь с криком, что увидела привидение. Она сложила наши портреты обратной стороной наружу и снова вставила в раму. Матушка обещала, что мой портрет останется здесь навечно. Ах, все эти годы мы провели лицом к лицу!

Она помолчала.

— Но как же человек, которого ты любила?

— Ты вернулся домой. Мой портрет исчез. Тебе солгали, и ты женился на другой, но я знала, что однажды ты снова явишься в мир и я тебя найду.

— Это была вторая часть платы?

— Да, — медленно проговорила она, — второе, за что я продала душу. Условие таково: если ты тоже откажешься от надежды на райское блаженство, я останусь живой женщиной, не покину твой мир и сделаюсь твоей женой. О дорогой, после всех этих лет, наконец… наконец!

— Если я пожертвую своей душой, — сказал я, и эти слова не показались мне бессмыслицей, — то в награду обрету тебя? Как же так, любимая, ведь одно противоречит другому. Моя душа — это ты.

Она смотрела прямо мне в глаза. Что бы ни произошло в прошлом, настоящем, что бы ни сулило будущее, в тот миг наши души встретились и слились воедино.

— Итак, ты решаешь, решаешь обдуманно, отказаться ради меня от надежды на райское блаженство, как я отказалась ради тебя?

— От надежды на райское блаженство я ни за что отказываться не стану. Скажи, как нам устроить себе райскую обитель здесь, на земле?

— Завтра, — отозвалась она. — Приходи сюда один завтра ночью (полночь — время духов, не так ли?), я выйду из картины и больше туда не вернусь. Я проживу с тобой жизнь, умру и буду похоронена, и это будет мой конец. Но прежде, душа моей души, нас ожидает жизнь.

Я склонил голову к ней на колени. Меня одолела странная сонливость. Прижимаясь щекой к ее ладони, я перестал что-либо сознавать. Когда я проснулся, в незанавешенном окне занималось призрачное ноябрьское утро. Голова моя опиралась на руку и покоилась — я проворно выпрямился — ах, не на колене моей госпожи, а на расшитом вручную сиденье стула с прямой спинкой. Я вскочил на ноги. Застывший от холода и одурманенный снами, я все же обратил взор к картине. Она была там, моя любовь, моя госпожа. Я простер вперед руки, но страстный возглас замер у меня на устах. Она сказала — в полночь. Малейшее ее слово для меня закон. Я встал перед ее портретом и всматривался в ее зеленоватые глаза, пока мои собственные от безумного счастья не наполнились слезами.

— Милая, милая моя, как пережить часы до нашей новой встречи?

И ни разу меня не посетила мысль, будто эти высшие и завершающие мгновения моей жизни были сном.

Неверными шагами я покинул гостиную, рухнул на кровать и крепко заснул. Проснулся я уже в полдень. К ланчу должны были прибыть Милдред с матушкой.

О существовании Милдред и об ее грядущем приходе я вспомнил только в час.

Вот тут начался истинный сон.

Остро осознавая, насколько бессмысленны все действия, не связанные с нею, я отдал распоряжения по приему гостей. Когда Милдред с матушкой явились, я встретил их приветливо, но свои любезные слова слышал как бы со стороны. Мой голос звучал как эхо, душа в беседе не участвовала.

Тем не менее я как-то держался до того часа, когда в гостиную принесли чай. Милдред и ее матушка поддерживали беседу, изрекая одну учтивую банальность за другой, я терпел, как праведник, осужденный в преддверии райской обители на сравнительно легкое испытание чистилищем. Поднимая глаза на свою любимую в раме из черного дерева, я чувствовал, что все предстоящее: несусветные глупости, пошлости, скука — ничего не значит, ведь в конце меня ожидает встреча с