Портрет дьявола - [19]

Утром, когда слуга принес мне кофе, я услышал, как он, смеясь на лестнице под дверью, спросил портрет:

«Ну, ты снова пугаешь людей? Ужас и только».

«А что, разве многим становилось не по себе при виде этого портрета?» — полюбопытствовал я.

«Всем, кто только приезжал сюда, — отвечал он. — Поэтому-то нам и пришлось повернуть портрет лицом к стене. Почему же вы, сударь, не оставили его так висеть?»

«Легко вам говорить, — произнес я в ответ. — Сами подстрекаете людское любопытство, а после дивитесь, что его хотят удовлетворить».

«По правде говоря, — услышал я, — хозяину моему это все наперед хорошо известно. Однако ж он хранит этот портрет, словно магнит, притягивающий в дом постояльцев. Ведь, несмотря на то, что все пугаются этого портрета, они не удерживаются и рассказывают друг другу о том, какой страх им пришлось пережить; людям предпочтительней развлекаться, ужасаясь при виде чего-либо необыкновенного, нежели разевать рот на что-то обыденное».

Я бы охотно задержался там подольше, дабы выпытать у хозяина, откуда у него эта картина. Но я заметил, что он крепко держится за свою тайну. Да и к тому же, разглядев портрет при свете дня, когда в зале были другие люди, я вовсе не был так потрясен, как накануне вечером. И, приписав чудодейственную силу портрета более собственному воображению, нежели искусству живописца, я, не задумываясь, продолжил свой путь.

Всех поразил его рассказ, особенно Людвига, который связал услышанное с тем, что прочитал на стене в пещере тайного судилища. Однако ж он не желал разочаровывать Матильду и Камиллу столь эфемерной надеждой. И хотя сестры тоже начали высказывать всевозможные предположения, он всячески старался избежать откровенной беседы. Усталые путешественники рано легли спать, а наутро поспешили отправиться дальше. Легко себе представить, что Людвиг избрал путь прямо к таинственному дому в лесу.

К обеду прибыли они в женский монастырь. Привратница, которая вынесла дамам, умиравшим от жажды, по стакану молока, так любезно пригласила их войти, что сестрам захотелось остаться в монастыре на несколько часов. Это было весьма на руку Людвигу, так как он мог теперь без свидетелей пуститься на поиски приключений. Он попросил жену и Матильду не тревожиться, если он не вернется ночевать. Они обещали, утешаясь тем, что хоть какое-то развлечение вознаградит его за потерянное удовольствие — осмотреть женскую обитель, что для мужчин было полностью исключено.

Людвиг отправился в путь с ранцем на спине, куда благочестивые сестры-монахини положили ему на обед съестное, которым он не смел насладиться в их обществе. Словно Робинзон, брел он наугад в темном лесу, а проголодавшись, уселся под прохладной сенью дерева и поел. А затем снова, взяв в руки посох странника, устремился вперед. И сумел все устроить так, что лишь вечером, когда почти стемнело, он подошел к постоялому двору, о котором рассказывал незнакомый странник.

Он постучался. Привратник со свечой в руке отворил ему дверь. Но едва пламя свечи осветило лицо Людвига, привратник, побледнев, как мертвец, и застучав зубами, выронил из рук свечу и бросился бежать. Людвиг удивился, но все же направился дальше. Он вошел в гостиную, однако она была пуста. Несколько минут он ждал, но никто не появлялся. Тогда он прошел в соседнюю комнату.

— Эх ты, чудак! — услыхал он чей-то бас. — Что за ерунду вбил ты себе в голову? Всех нас насмерть перепугал! Придется мне самому пойти и убедиться собственными глазами…

В тот же миг, как раз когда Людвиг со свечой в руке хотел войти в соседнюю комнату, дверь внезапно отворилась.

— Это он! Верно! — вскричал тучный человек, поспешно захлопывая за собою дверь. — Мы погибли!

Такой странный прием озадачил Людвига; он не знал, что и подумать! Но, увидев отворенную дверь на лестницу, поспешил подняться наверх и быстрыми шагами вошел в большой зал, желая окончательно убедиться в истинной причине столь диковинной встречи, причине, которую он уже почти угадал.

Не успел он отворить двери, как заметил перевернутый лицом к стене портрет. Поспешить туда, вскочить на стул, перевернуть портрет и увидеть свое собственное необычайно похожее изображение было делом одной секунды. Теперь он больше не сомневался в том, кто написал этот портрет. Он слез со стула, отошел и стал разглядывать портрет издали. И в самом деле, портрет смотрел на него так таинственно и угрожающе, что он чуть было не испугался самого себя. Ему показалось, словно портрет произносит те слова, с которыми призрак у Шекспира обращается к Гамлету:

Я дух родного твоего отца,

На некий срок скитаться осужденный,

Порой ночной, а днем гореть в огне,

Пока мои земные окаянства

Не выгорят дотла. Мне не дано

Касаться тайн моей тюрьмы. Иначе б

От слов легчайших повести моей

Зашла душа твоя и кровь застыла.

Глаза, как звезды, вышли из орбит

И кудри отделились друг от друга,

Поднявши дыбом каждый волосок,

Как иглы на взбешенном дикобразе.

Но вечность — звук не для земных ушей.

О, слушай, слушай, слушай! Коли только

Ты впрямь любил когда-нибудь отца…[4]

Людвиг стоял, предаваясь такого рода фантазиям, как вдруг услыхал, что по лестнице поднимается целая вереница людей.