Портрет - [5]

Он появился в проёме двери — грузный, рыхлый, с обвисшим, дряблым лицом, в складках которого прятались полуприкрытые, безразличные глаза. И показалось, что произошло недоразумение. Трудно было поверить, что этот тучный, пожилой человек имеет что-либо общее с тонким, красивым Гришей — даже если принять в расчёт, как годы коверкают внешность людей.

— Чем обязан? — глухо спросил он и протянул руку. Рукопожатие было таким же вялым и безрадостным, как и его облик.

— Вы Григорий Вишницкий? — уточнил Олег.

— Да, — кивнул тот.

— Вы жили раньше в Москве, на Трубной? — ещё не веря, что это Гриша, спросил Олег. Вглядываясь в его лицо, он попытался найти хоть какое-то сходство с тем, кого он когда-то знал.

— Да. А в чём, собственно говоря, дело? — насторожился тот.

Пришлось, притупляя его бдительность, выдать версию о пропавших без вести знакомых. Раскрывать все карты пока не хотелось.

— Понятия не имею, где они, — покачал он головой, когда Олег назвал первые подвернувшиеся имена. — Они уехали после меня, а вот куда не знаю. Я вообще мало с кем из эмигрантов общаюсь. Они ваши близкие друзья?

— Не совсем, — увернулся Олег и быстро переключил его внимание на выставку. — Великолепная коллекция. Никак не предполагал, что Джим Грэйли умудрится вывести такое количество работ, да ещё каких работ.

— Да, губа у него не дура, — согласился Григорий, — скупил лучшее. И слава богу, по крайней мере всё это сохранилось.

— Он, должно быть, уже глубокий старик.

— Да нет, ему лет семьдесят пять. По нынешним понятиям далеко ещё не глубокий старик. Да вы бы на него посмотрели. Подвижен, моложав. Вы с ним знакомы?

— Когда-то встречал в Москве, — не стал объяснять Олег и, оттягивая момент, спросил: — Не тяжело вам после России жить в такой жаре?

— Привык, уже давно в Техасе. Мы с женой осели в Остоне.

— Давно женаты? — вырвалось у Олега.

— Давно, — не уточнил тот.

— Вместе выехали?

Хотя брак и судьба этого человека мало его интересовали и не имели уже никакого отношения к маме, отчего-то кольнуло, что у того мирная, налаженная жизнь, семья, а мамы, кому он трепетно, не побоявшись оповестить о своей любви весь мир, посвятил портрет, нет в живых. «Вряд ли он вообще о ней помнит», — заключил он.

— Выехал я один, — ответил Григорий. — Вначале жил в Филадельфии, там у меня были родственники, там же и женился. Жена моя — американка. А как давно вы здесь?

— Почти шестнадцать лет.

— Приехали один или с семьёй?

— С женой и маленькой дочкой.

— Насколько я понял, вы тоже из Москвы?

— Да, — сказал Олег, досадуя на себя за то, что не решается спросить напрямик о маме, а перебрасывается вместо этого пустыми фразами.

— В России часто бываете? — спросил Гриша. По его глазам, повторявшим сонным выражением полудремотное состояние города, было ясно, что он продолжает беседу из чистой вежливости.

— Ни разу с тех пор не был, — сказал Олег. — Похоронил маму и через несколько лет уехал.

— Печально, очень сочувствую, — сделал тот скорбное лицо. — А меня вот постоянно туда тянет. Каждый год туда езжу. Хотя Россия уже не та… Мы все так мечтали о свободе, а вот теперь тоскуем по той, старой России.

— Не думаю, чтоб все тосковали, — возразил Олег, но не стал развивать эту тему. Не хотелось рассуждать о безвозвратном прошлом, стоя перед маминым портретом, наблюдавшим за ними неправдоподобно живыми глазами. «Художник он, бесспорно, хороший», — мысленно похвалил Олег.

— Что вас забросило в этакую глушь? — поинтересовался Гриша.

— Командировка.

— А я вот на выставку приехал. Джим попросил посидеть здесь пару дней, — и усмехнулся: — думает, что кто-то захочет поговорить с живым свидетелем тех лет. Смешно! Кому нужны эти работы в этакой глухомани?

— Почему же? В Нью-Йорке они, возможно, будут иметь успех, — припомнил Олег восторженное замечание директорши о том, что выставка будто бы отправляется прямиком в Метрополитен.

— Кто знает. Джим, конечно, в восторге, спит и видит, что благодаря его коллекции этот городишко прославится на весь мир. Прямо патриот.

— Вы в основном портреты делаете? — подобрался, наконец, Олег к главному.

— Сейчас я вообще мало что делаю.

Пожаловавшись на здоровье, он сказал, что у него нет уже прежних сил, нет вдохновения и что работа не клеится.

— Выдохся я, — с неожиданной откровенностью признался он. Горько усмехнувшись, он поделился, что в ту пору, когда ютился с инвалидом отцом в коммунальной квартире на Трубной, жизнь была намного плодотворней и ярче, чем сейчас, когда есть всё то, о чём мечтает любой измученный невзгодами человек — надёжная, обеспеченная старость.

— Обеспеченная старость — это тоже немаловажно, — изрёк Олег. «Сколько ж ему сейчас лет… в конце семидесятых родилась страна Шутов… да, да, именно тогда… ему должно быть примерно пятьдесят пять», — подумал он.

— Вы правы, нет никакой радости остаться на старости лет без кола без двора, — сказал Григорий и, внезапно проявив любопытство, спросил, чем Олег занимается.

— Я — программист.

— Это хорошо. С голоду не помрёте, — одобрил он.

— Как же это замечательно, что вы, наконец, встретились! — подскочила к ним директорша. Бесцеремонно разрушая план Олега осторожно коснуться того, ради чего он пришёл, она ткнула пальцем в сторону портрета.