Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников - [70]

Был вечер Сирина… – 24 января 1937 г. в Париже состоялся литературный вечер, на котором Набоков прочел два отрывка из не законченного тогда романа «Дар».

С. 41 Ростовцев Михаил Иванович (1870—1952) – филолог, историк, профессор древней истории и классической филологии, член Петербургской академии наук; до революции преподавал в Царкосельском лицее и в Петербургском университете; в 1918 г. покинул Россию; с 1920 г. жил в США, преподавал сначала в Висконсинском университете, а с 1925 г. – в Йеле. Будучи другом В.Д. Набокова, Ростовцев неоднократно встречался с Владимиром Набоковым; активно содействовал его переезду в США.

Вернадский Георгий Владимирович (1887—1973) – историк; с 1920 г. в эмиграции, жил и работал в Константинополе, Афинах и затем в Праге, где преподавал на Русском юридическом факультете Карлова университета; в 1927 г. переехал в США, преподавал историю в Йельском университете. В декабре 1936 г. Набоков вступил в переписку с Вернадским и попросил помочь с устройством в США; тот откликнулся на просьбу и стал хлопотать о переезде Набокова в Америку и устройстве его в Корнельский университет (правда, в конце 1930-х из этой затеи ничего не вышло).

Набоков, но не Ваш… – Николай Дмитриевич Набоков (1903—1978), композитор, музыковед, мемуарист, двоюродный брат В.В. Набокова.

Мильруд Михаил Семенович (1883—1942) – журналист; до революции сотрудничал в газетах «Киевская мысль» и «Русское слово»; в марте 1920 г. вместе с семьей бежал из захваченной красными Одессы в Румынию; с октября 1924 г. – соредактор рижской газеты «Сегодня»; после присоединения Латвии к СССР был арестован органами НКВД и осужден на 8 лет лагерей.

Пильский Петр Моисеевич (1879—1941) – критик, публицист, беллетрист; в годы эмиграции – литературный обозреватель рижской газеты «Сегодня», на страницах которой неоднократно рецензировал произведения Набокова. В письме О. Грузенберга упоминается его отзыв на журнальную публикацию первой главы романа «Дар». В этой рецензии Пильский осуждающе писал о Сирине как о «карикатуристе», который «ищет выход для своего колкого остроумия» и, чтобы «утолить эту потребность, <…> поворачивает людей смешными и отталкивающими сторонами», а заодно «устами своего героя <…> ласково и, с виду, мягко, клеймит русских писателей» (Новая книга «Современных записок» // Сегодня. 1937. 29 апреля. С. 3; перепеч. в: Классик без ретуши. С. 151—153).

…стихи на смерть Блока… – Речь идет о двух набоковских стихотворениях, впервые опубликованных в берлинской газете «Руль» (1921. 14 августа): «За туманами плыли туманы…» и «Пушкин – радуга по всей земле…», в котором при желании можно усмотреть «нечто вроде казарменной переклички» русских поэтов – Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, – «уплывших в рай» и собравшихся, «чтоб встретить в должный час душу Александра Блока».

С. 42 …главное огорчение – это Сирин… – Речь идет о конфликте между писателем и редакцией журнала, возникшем из-за четвертой – «античернышевской» – главы «Дара». Осложнения возникли уже тогда, когда Набоков, не успевавший к сроку выслать вторую главу романа, предложил вместо нее уже готовую четвертую, представлявшую собой вставной текст: памфлетно-сатирическое жизнеописание Чернышевского, написанное главным героем, Годуновым-Чердынцевым. Руднев наотрез отказался от набоковского предложения «печатать главы в порядке 14235»: «Да разве это возможно? Большой, к тому же “сиринский”, т.е. сам по себе достаточно сложный роман печатать в таком странном порядке, – уверяю Вас, читатель может принять это просто за издевку над ним. Правда, Вы, кажется, не очень считаетесь с его мнениями, но редакция, скромная редакция, этого позволить себе не может. Мне трудно представить себе, чтобы Вы всерьез думали, что такой парадокс действительно “к лицу и на пользу” журналу» (письмо В. Руднева от 4 августа 1937 г. цит. по: Из переписки Набокова с редакторами / Публ. Г.Б. Глушанок // Звезда. 2002. № 7. С. 179). Позже, уже после прочтения злополучной четвертой главы, в письме, датированном 10—13 августа 1937 г., Руднев выдвинул еще более веские соображения против ее печатания:

«Искренне считаю, что “Жизнеописание Ч[ернышевского]” – одна из самых замечательных вещей. Вещь, правда, ядовитая, издевательская от начала и до конца, убийственная для бедного Ч[ернышевского], но – и дьявольски сильная. Но именно потому, что Ч[ернышевский] – не вымышленный персонаж, а лицо историческое, притом игравшее выдающуюся роль в русском освободительном движении, – неизбежно, дорогой Владимир Владимирович, хотите ли Вы, хочу ли я этого или нет, возникает вопрос: возможно ли к такому произведению применить оценку лишь художественную исключительно, и не подлежит ли оно, по необходимости, также и критерию общественному?

Я бы затруднился ответить, по чистой совести, на этот вопрос определенно отрицательно. Во всяком случае, – даже греша в редакционных делах непохвальным “самоуправством”, столь огорчающим моих коллег, – в вопросах, ангажирующих политическую ответственность всех членов редакции, было бы желательно с моей стороны поставить их перед fait accompli [свершившимся фактом (