Портрет А - [76]

 Здесь-то меня ничего не пугало. Чем это объяснить? Трудно сказать. Может, имея дело с реальным миром, где обитают женщины, домашние зверушки, черепахи наконец, я боюсь последствий. Я человек непрактичный и боюсь всего, что может обернуться материальной реальностью, потребовать быстрых рациональных действий, боюсь быть захваченным врасплох. Кстати, это проявилось, можно даже сказать «материализовалось», в эпизоде с зародышем, который, как ни крути, не был настоящей галлюцинацией, ведь он возник не из пустоты, а все-таки научил меня большему, чем десятки прочитанных на эту тему страниц. Я понял, как галлюцинация приковывает к себе человека и он не в силах оторваться. А то, что зародыш появился не из пустоты, так ведь это всегда так бывает. На любой поверхности, самой гладкой, достаточно неровностей, чтобы там мог расположиться воображаемый предмет. В любом воздухе достаточно подвижных пылинок, чтобы поддержать и закрепить возникшую иллюзию.

Раньше я с каким-то трепетом относился к людям, у которых бывают видения. Теперь с этим покончено. Да, эти люди видят, но в каком состоянии? (Являйся им видения, когда они спокойны, это было бы и правда потрясающе, но ведь об этом и речи нет.)

Все сдвинулось, колеблется и грозит воплотиться в реальность, таково зрение и душа человека, когда он — в измененном состоянии… или побывал в нем раньше.

Прошло примерно три недели со времени последнего приема мескалина, когда я как-то вечером решил почитать перед сном труд Керси о галлюцинациях.^{128} Неловкое движение — и книжка, которую я хотел бросить на диван, упала на пол, открылась, и передо мной мелькнула прекрасная цветная фотография на вклейке. Я поспешил снова взять книгу в руки и взглянуть еще раз на эти чудесные цвета, выяснить, с чьей картины сделана мельком виденная мной репродукция, которую я теперь непременно узнал бы среди любых других. Листаю книгу. Репродукции нет. Трясу: вдруг в книгу попал посторонний листок. Ничего. Беру ее и просматриваю страницу за страницей, а наутро проверяю еще раз сам и прошу посмотреть другого человека: ничегошеньки.

На слово «галлюцинация» я и ответил галлюцинацией.

Я увидел его на обложке, и механизм заработал. И тут же слово материализовалось. А я-то не догадался и понапрасну разыскивал прекрасную и абсолютно реальную — реальнее некуда — цветную репродукцию, якобы притаившуюся между серых страниц книги, которая сама и вызвала ее к жизни.

(…)

V. Опыт безумия (Фрагменты)

…был еще и четвертый раз. Из-за ошибки в расчете я проглотил дозу в шесть раз больше той, которой мне было бы достаточно. (Опять мескалин. Спустя шесть месяцев я принял шесть ампул, то есть 0,6 г, и убогое чудо стало жутким.) Понял я это не сразу. Закрыв глаза, я разглядывал внутри себя, как на экране или на приборном табло, цвета и линии мескалина, на этот раз — совершенно запредельные, следил, как они возникают перед моим внутренним взором и как мельтешат, по-прежнему меня потрясая, картинки. (Картинки) И вдруг все исчезло. (Разом все исчезает.) Я больше ничего не видел. Открытая до поры до времени дверь только что захлопнулась — разом, без единого звука.

Что это? Что происходит? Главный штаб схвачен за шиворот и потерял свое войско из виду. Беззащитней, чем пробка, скачущая по бурной воде, уязвимей мальчонки, идущего навстречу колонне танков, готовых к атаке.

Волны мескалинового океана схлестнулись надо мной и смели, завертели меня, как мелкую гальку: те же наплывы, которые раньше были в моих видениях, теперь распоряжаются мной самим. Не прошло и десяти секунд, как все было кончено. Я пропал.

Но не будем спешить. Пытка должна длиться часами. А она еще и не начиналась… Сейчас половина второго. И я еще не знаю, что мне предстоит великое испытание рассудка.

Я простодушно, словно турист, наблюдаю первые изменения. Спокойно наблюдаю за странным внутренним волнением, которое мне уже знакомо, я его узнаю. (А тем временем без моего ведома готовится спуск в преисподнюю) Замечаю начало раздерганности, которая, похоже, скоро навалится, ощущение лошадиных губ, а в окне, на котором неплотно задернуты занавески, как будто полощутся огромные ослепительно белые простыни.

В груди у меня готовится глубокий вдох, прелюдия к другому виду «внимания».

Линии, все больше и больше линий, и я не знаю, на самом ли деле я их вижу, хотя они уже стали отчетливыми, тонкими (но тогда я бы их почувствовал?), я уже начинаю их видеть (какие они в этот раз редкие!), а изгибы, какие размашистые изгибы! Я замечаю, что временами они исчезают, и снова обращаю внимание на их размах, невероятный при такой тонкости, и я уже знаю, что белый цвет, который я вижу, вскоре приобретет легкий фиолетовый отлив, хотя пока я не вижу ничего, кроме светло-серого, длиннейших светло-серых паутинок, которые высоко-высоко, ритмично и неустанно шагают через пустоту.

Просто огромный размах у этих излучин, а линии такие тоненькие, и все же они могли бы перешагнуть через несколько домов сразу. Никогда еще такого не видел. Хочется позвонить Б. и рассказать ему об этом потрясающем спектакле. Нет, пожалуй, не стоит — боюсь отвлекаться надолго в такой важный момент.