Портрет А - [7]

В грудных, со вздохом, клетках зыбких,

На ковриках ладоней, в их улыбках,

В лабиринтах костей и младенческих хрящей.

Несите прочь, а лучше схороните.

Каждый день потеря крови (пер. А. Поповой)

Горе свистнуло своим деткам, указало им на меня

И велело: этого — не бросайте.

И они меня не бросали.

Горе свистнуло деткам и велело:

Не оставляйте его.

И они остались со мной.

Любовь (пер. А. Поповой)

Тебе, которую не знаю, где разыскать, тебе, которая не прочтет эту книгу,

Ты ведь всегда была от писателей не в восторге:

Мелкие людишки, крохоборы, тщеславцы и врали,

Ты, для которой Анри Мишо — теперь просто имя, вроде тех, что ты видишь в газете в разделе происшествий с указанием возраста и рода занятий.

Ты, что живешь в других компаниях, среди других равнин и других дуновений.

А ведь я для тебя рассорился с целым городом, столицей большой страны,

Ты, которая мне не оставила даже волоска на прощанье, попросила лишь сжечь твои письма, может и ты в этот час сидишь, задумавшись, в четырех стенах?

Скажи, тебе все еще нравится ловить на свой мягкий больничный взгляд робких юнцов?

У меня-то взгляд все такой же — пристальный и безумный.

Я по-прежнему ищу свое личное невесть что —

Невесть что себе в помощь среди этой бескрайней незримой и плотной материи,

Которая заполняет пространство между тел из материи как таковой.

И все-таки я доверился новому «мы».

У нее, как у тебя, глаза словно ласковый свет — только больше, голос — гуще и ниже, и начало жизни и весь ее путь схожи с твоими.

И еще она… мне теперь нужно сказать: была!

Потому что завтра я ее потеряю, подружку мою, Банджо.

Банджо,

Банджо,

Бамбарабанджо и ближе тоже,

Бимбилибом всех милей,

Банджо,

Банджо,

Банджо, одна-одинешенька, банджелетка,

Банджо, бай,

Моя нежная милая Банджо,

Больше нету рядом твоей тонкой шейки,

Даже тоньше,

И самой тебя нет несказанно близко.

Мои письма, Банджо, были сплошное вранье… а теперь я уезжаю.

У меня в кармане билет: 17.084.

Нидерландская Королевская Компания.

Просто едешь по этому билету — и ты в Эквадоре.

Завтра мы — я и билет — отбываем,

Отправляемся в город Кито с именем колким, как нож.^{24}

Когда я вспоминаю об этом, то весь сжимаюсь;

А мне говорят:

«Так пусть она едет с вами».

Ну да, ведь мы и просили всего лишь о маленьком чуде,

эй вы, наверху, лентяи, вы — боги, архангелы,

праведники и феи,

философы и братья по духу,

которых я так любил, — Рейсбрук и Лотреамон,^{25}

ведь сами-то вы себя не считали нулем в квадрате;

одно только небольшое чудо — вот все, что нам

было нужно —

Банджо и мне.

Я — гонг (пер. А. Поповой)

В песне моей ярости скрыто яйцо,

А в этом яйце — мой отец и мать и все мои дети,

И во всем этом вместе — радость и грусть вперемешку

и просто жизнь.

Грозные бури, которые меня выручали,

Дивное солнце, которое сбивало с пути,

Во мне обитает сильная застарелая злость,

А с красотой разберемся позже,

Вообще-то я огрубел только снаружи;

Вы бы знали, каким я остался мягким внутри.

Я сразу и гонг, и вата, и снежная песня.

Я так говорю и верю, что так и есть.

Боже мой (пер. А. Поповой)

Жила-была как-то крыса,

И уж так ей досталось,

Нет, надо сказать, это был баран,

И его, должно быть, так придавило,

Хотя нет, это, честное слово, слон,

И притом, учтите,

Один из огромного множества африканских слонов,

Которые все слегка маловаты ростом,

Так вот, его уж так придавило,

А потом шли крысы, а после — бараны,

И так их всех придавило,

И был еще один негодяй,

И уж этого так придавило,

И не одного негодяя,

И не просто зажало… не просто придавило…

О какая тяжесть! Все уничтожить!

И ошметки Тварей земных — туда же!

Безотказно чарующий лик разрухи!

Безупречный головомой, о Боже, зовем тебя в голос.

Заждался тебя наш невиданно круглый мир. Ну, заждался.

Всё — в лепешку!

О безупречный Боже!

Из книги «Дикарь в Азии» >{26} (перевод А. Поповой)

Управляйте империей так, как вы стали бы готовить маленькую рыбку.^{27}

Лао-цзы

Предисловие

Двенадцать лет отделяют меня от этого путешествия. Оно осталось там. А я — тут. Оно для меня уже пройденный этап, а я — для него. Путешествие это не было научным исследованием, и его уже не представишь исследованием, не придашь ему большей глубины. Тем более, ничего не исправишь.

Оно отжило свой век.

Я ограничился тем, что поправил несколько слов, не трогая основной линии.

А. М.

1945

Новое предисловие

Пропасть еще выросла, теперь это пропасть в тридцать пять лет.

Азия тем временем движется своим путем: у меня в душе — тихо и таинственно, между других народов — размашисто и нахрапом. Она преображается, и уже преобразилась так, как я и думать не думал, совершенно не в том направлении, какое я предвидел.

Это старая книга. Она из тех времен, когда континент этот был и скован, и напряжен одновременно. Из времен моей наивности, моего невежества, моих намерений развеять все тайны. Из времен, когда взбудораженная, перевозбужденная Япония говорила о войне, пела о войне, обещала войну, выступала, вопила, горланила, угрожала, не давала спокойно жить и приберегала про запас бомбардировки, высадки, разрушения, вторжения, нападения и террор.

Из тех времен, когда затравленный, колеблющийся Китай под угрозой разделения уже не владел собой, насторожился, замкнулся и его разрушенная цивилизация не могла больше противостоять неотвратимым катаклизмам — не помогали ни хитрость, ни многочисленность народа, ни вековой опыт.