Портной из Панамы - [55]

— Не за что.

Глава 9

Луиза Пендель любила своего мужа с самозабвением и страстью, понятным разве что женщинам, знавшим, на что это похоже — родиться в семье фанатичных и нетерпимых родителей, иметь красивую старшую сестру ровно на четыре дюйма ниже ростом, чем ты сама. Сестру, которая в отличие от тебя всегда все делает правильно, которая совращает всех твоих мальчиков, пусть даже и не собирается ложиться с ними в постель — хотя, как правило, все же ложится, — и просто не оставляет тебе другого выбора, кроме как пойти благородной тропой пуританства.

Она любила мужа за постоянство и преданность ей и детям, за то, что тот был борцом по натуре, как и ее отец; за перестройку старой английской фермы, на которую все давно махнули рукой; за то, что он, облачившись в полосатый фартук, готовил по воскресеньям куриный суп и локшен; за его умение пошутить и красиво накрыть стол для их особой трапезы «для двоих», причем при этом выставлялось лучшее столовое серебро, фарфор и использовались лишь льняные салфетки, никаких там бумажных. И еще за то, что он мирился со вспышками ее неукротимой раздражительности и гнева, объяснявшихся, видимо, наследственностью, она просто ничего не могла с собой поделать в такие моменты, ну а затем буря благополучно проносилась мимо. И еще — за то, что он занимался с ней любовью (возможно, то была главная из причин), поскольку в этом отношении она обладала не меньшим аппетитом, чем сестра, пусть даже и не отличалась эффектной внешностью и стремлением дать себе волю. И еще она до глубины души стыдилась того, что не умеет должным образом отвечать на его заигрывания, раскованно и весело смеяться шуткам мужа. Поскольку даже после освобождения с помощью Гарри из-под родительского гнета смеялась и молилась она в точности как мать, а вспышки раздражительности были сопоставимы с отцовскими.

Ей нравились в Гарри его жертвенность и неукротимое стремление выжить во что бы то ни стало, вопреки всем обстоятельствам, его стойкость, умение переносить лишения и удерживаться на краю бездны. Еще бы, ведь этот человек сумел преодолеть тлетворное влияние дяди Бенни. А тут как раз явился великий мистер Брейтвейт и спас его душу — в точности так же, как сам Гарри позже пришел ей на выручку и спас от родителей и Зоны. И дал ей новую, свободную, достойную жизнь вдали от всего того, что прежде угнетало и принижало ее. И еще она любила в нем одиночку, способного принимать правильные решения, некогда раздираемого борьбой между противоречивыми верованиями, пока, наконец, мудрые советы Брейтвейта не привели его к единственно правильной и вечной вере, столь схожей с обобщенным христианством. Борцом за идеи которого всегда выступала ее мать и чьими молитвами с амвона униатской церкви в Бальбоа жила Луиза с раннего детства.

За все эти подарки судьбы она неустанно благодарила бога и Гарри Пенделя и проклинала свою сестру Эмили. Луиза искренне верила в то, что любит своего мужа во всех его проявлениях и настроениях. Но таким, как сейчас, она прежде его никогда не видела, и ее даже подташнивало от страха.

О, если б он ударил ее, сорвал на ней гнев, раз уж так того хочется! Если б отстегал кнутом, наорал на нее, затащил в сад, туда, где дети не могут подслушать, и сказал: «Луиза, между нами все кончено. Я тебя оставляю. У меня есть другая». Если б даже он поступил с ней так, все было бы лучше, чем ежедневно видеть, как он притворяется, делает вид, что все прекрасно, что ничего в их жизни не изменилось. За тем исключением, что в девять часов вечера ему вдруг надо срываться с места и ехать на какую-то срочную примерку к какому-то очень важному клиенту. Где он проводил часа три, потом возвращался домой и, как ни в чем не бывало, спрашивал: а не пора ли им пригласить чету Дельгадо на ужин? А заодно не позвать ли и Окли, и Рафи Доминго?.. Ведь и дураку с первого взгляда ясно, что это может привести только к катастрофе. И еще она чувствовала, что за последнее время между ней и мужем образовалась настоящая пропасть. Но только Гарри не позволял ей сказать об этом прямо.

Итак, Луизе ничего не оставалось, кроме как держать язык за зубами и послушно пригласить Эрнесто. Однажды вечером, когда тот уже собирался домой, она сунула ему в руку конверт, и он с любопытством принял его, полагая, что в нем какая-то памятка. Эрнесто, он ведь всегда был таким мечтателем и прожектером, настолько поглощен повседневной борьбой с разного рода лоббистами и интриганами, что порой забывал, на каком свете находится, уже не говоря о том, который теперь час. Но, явившись в офис на следующее утро, он был сама любезность, просто образцовый испанский джентльмен, каким, по сути своей, и был всегда. Да, он и его жена будут просто счастливы, но только пусть Луиза не обижается, если они уйдут чуть пораньше. Дело в том, что Исабель, его жена, страшно волновалась о маленьком сынишке Джордже, а тот страдал какой-то инфекцией глаза и порой совсем не спал и не давал спать другим.

После этого она послала открытку Рафи Доминго, зная, что жена его все равно не придет, потому что она вообще никогда не ходила с мужем в гости — странный то был брак. И на следующий же день ей принесли огромный букет роз, долларов на пятьдесят, не меньше, к которому прилагалась нарядная открытка с лошадкой. И на открытке рукой Рафи было написано, что он просто в восторге, ждет не дождется этой встречи, дорогая Луиза, но, увы, жена уже приглашена этим же вечером куда-то еще. И Луиза сразу поняла, что означают эти цветы, поскольку ни одна женщина моложе восьмидесяти не могла чувствовать себя защищенной от домогательств Рафи, такие уж ходили о нем слухи. И еще говорили, будто бы он не носит трусов, чтоб тратить на раздевание минимум времени. Но самое постыдное крылось в том, что Луиза, выпив пару-тройку стопочек водки, была вынуждена признаться самой себе, что находит Рафи отчаянно привлекательным, и эта мысль привела ее в полное смятение. И вот, наконец, уже в самую последнюю очередь она позвонила Донне Окли, она нарочно оттягивала этот звонок, и Донна воскликнула: «О черт, Луиза, мы будем страшно рады!», что и отражало истинный уровень этой дамы. Что за компания!..