Портниха - [34]

В нашем обществе принято сострадать людям, которые ухаживают за тяжелобольными родственниками. И правильно, ведь это требует большого количества физических и душевных сил — нужно реагировать на каждый вздох и стон, бегать по целителям и аптекам, нужно забыть о собственных желаниях и полностью посвятить себя данному человеку. Каждый день — это битва с болезнью и далеко не всегда эта битва бывает выигранной.

Однако мы часто упускаем из вида, что означенному родственнику все-таки приходится хуже. Особенно если он осознает, что стал для дорогих ему людей обузой. Госпожа Руби это осознавала.

— Ида все слышит и понимает, — тихо сказала мне ее сестра. — Можете с ней поговорить. Правда, она ничего не сможет вам ответить.

Я кивнула, продолжая рассматривать клиентку, и то что видела меня совсем не радовало. Некоторое время назад эта женщина наверняка была веселой, живой, энергичной. Наверняка много работала, имела твердый характер. Теперь же передо мной лежало истерзанное физическими и душевными муками создание, которое хотело только одного — умереть. И судя по ее энергополотну это желание вот-вот должно было исполниться.

Рыхлые болезненно тонкие нити, черная гниль, которая захватила почти половину энерготкани… Жить ей осталось два-три месяца, не больше. И сделать с этим уже ничего нельзя.

Я отчетливо видела: Ида Руби долго сражалась со своим недугом. Ей, сильной и активной, без сомнения, было ужасно мерзко находиться в темнице собственного тела, которое вдруг перестало слушаться. И невероятно стыдно осознавать, что ее беспомощность прибавила забот сыну и сестре.

Так бывает всегда: тот, кто привык тянуть на себе всё и всех, с большой неохотой принимает помощь в отношении себя самого.

Пять с лишним лет болезнь госпожи Руби прогрессировала, обрастала новыми болячками, а вместе с ней увеличивались и душевные страдания. Сейчас же Иде явно приходилось как никогда худо — черная гниль буквально ела ее заживо.

— Как же вы будете снимать мерки, Алира? — вдруг спросила у меня тетушка Конора. — Иду трогать не желательно. Особенно переворачивать. Ей становится очень больно.

— Думаю, я справлюсь и без прикосновений, — улыбнулась я. — У меня для этого есть очень хорошие инструменты.

Пока я измеряла параметры своей клиентки, ее родственница щебетала, как птичка.

— Знаете, Алира, если Идочке ваше платье придется по вкусу, мы закажем ещё несколько штук. Это очень важно — иметь удобную одежду. Для Идочки удобство сейчас — самое главное. А ещё гигиена. Вы ведь чувствуете — от нее почти ничем не пахнет — ни мочой, ни лекарствами, ни потом. А все потому что я ее каждый день мою. Конор купил специальную губку с магическим элементом, которая очень нежно очищает кожу. А раз в два-три дня к нам в гости приходит сосед с нижнего этажа — замечательный добрый мальчик. Учится, между прочим, в магическом колледже. Так он идочкину кровать левитацией к окну переносит, чтобы она на солнышко посмотрела. Как потеплеет, он обещал ее и вовсе на улицу вынести, чтобы сестра моя воздухом свежим подышала, ведь простые проветривания — это не то. Раньше-то мы Иду во двор вывозили, а теперь не можем — больно ей…

От слов сестры в глазах госпожи Руби блеснули слезы. Я наклонилась к ее уху и едва слышно прошептала:

— Держитесь. Я вам помогу.

Излечить несчастную женщину от ее недуга я вряд ли сумею. Для этого нужно заново ткать все ее полотно. Дело это долгое, энергозатратное и абсолютно бесполезное — старушка попросту не доживет до конца работы.

Как ни печально осознавать — уйти в лучший мир ей все же придется. Другое дело, как именно это произойдет и какими будут ее последние дни — тихими и спокойными или полными боли, стонов и криков.

Лекарства, способные на время облегчить муки, стоят дорого, да и толку от них, прямо скажем, не очень много. А вот если убрать некоторые сгнившие энергонити и чуть притупить физическую чувствительность (целители явно над этим уже работали, однако до самого тонкого уровня добраться не сумели), то два оставшихся месяца своей жизни Ида Руби проживет без страданий.

Оборванные энергонити я срезала сама — платье за меня эту работу не сделает. А вот функцию обезболивания выполнить сумеет. Надо будет заняться им сразу, как только вернусь в «Милагро».

— Лира, сколько я должен тебе за работу? — спросил у меня Конор, когда мы с ним вышли из комнаты в прихожую.

— Ни сколько, — отмахнулась я. — Ткань ты уже купил, а пошив платья не займет у меня много времени.

— Лира, так нельзя. Любой труд должен быть оплачен.

— Вот и хорошо. Починишь мне швейную машину, когда она опять сломается, и считай, что мы в расчете.

Конор хотел что-то сказать, но его перебила тетя, которая вышла из спальни сестры вслед за нами:

— Тогда, быть может, вы возьмете это?

Она пару мгновений покопалась в карманах своих брюк и протянула нам… театральные билеты.

— Откуда они у тебя? — удивился ее племянник.

— Соседка сегодня принесла, — пожала плечами женщина. — Сказала, что ее дочь с зятем собирались сегодня вечером на спектакль, но почему-то передумали. Я их взяла, а потом подумала: зачем они мне? Я ж от Иды надолго отходить не могу. А вы, деточки, сходите. Тебе, Конор, давно пора проветриться. Работаешь, как конь, тянешь нас с твоей матерью, а о себе и думать забыл. И вы, Алира, сходите. Тоже, небось, в своем ателье света белого не видите.