Порождения света и тьмы - [28]

Не знаю как,

но выжило оно и в бойне

под Молотом для Разрушенья Солнц.

Ошеломленный,

увидел я его потом плывущим

среди обломков мира —

туманность крохотную, в сердце

которой чуть мигает огонек.

Сплел паутину сил вокруг него я,

и, ослабнув,

оно в коллапсе рухнуло в себя.

Унес его тогда в тайник я

за пределы Живых Миров,

где посейчас оно еще томится

в узилище без окон, без дверей.

Хоть часто пытался уничтожить я его,

но так и не узнал, где Сет нащупал

жезлом своим его пяту… или

что там еще… то место, через которое его разрушить можно.

И все оно живет, и все кричит в ночи;

и ежели оно освободится,

то может уничтожить Жизнь —

Срединные Миры погибнут.

Вот почему с захватом власти,

что за атакой следовал, не спорил,

да и сейчас не буду спорить я.

Я должен оставаться стражем, покуда

не будет уничтожен Жизни враг.

И все дальнейшее предотвратить не мог я:

немало Ангелов моих Постов

раскольниками стали без меня;

борясь за верховенство,

восстали друг на друга.

Войны Постов длились, должно быть, лет тридцать.

Остатки в конце поделили лживая Птица и Пес.

Больше Постов не осталось. Теперь им

не остается другого, как только

взъярять мощные Силы вала,

сея в Срединных Мирах

войны,

голод и мор,

чтобы добиться баланса,

который бы сам, без насилья

установился, будь

станций больше у них.

Иначе они не могут.

Боясь плюрализма,

они не уступят ни грана захваченной Власти и Силы.

Не могут они — и не смогут — действовать сообща.

Итак, пока ищу я способ покончить с Безымянным;

когда свершу я это,

я обращу энергии свои

на бывших Ангелов моих, чтобы изгнать их

из двух преступно занятых Домов.

Нетрудно сделать это.

Надо только

о смене позаботиться,

чтобы не стало катастрофой

безвременье без рук, умелых

в обузданье волн.

И вот, когда исполню это все,

смогу использовать я силу

Постов, чтоб воплотить тебя,

моя Нефтида…

Но плачет Нефтида у моря и говорит:

— Это слишком! Этого никогда не будет!

И Принц Который Был Тысячью встает и поднимает вверх руки.

Внутри облака, что нависает над ним, появляется женский силуэт. Пот выступает на лбу у Принца, и женская фигура становится все отчетливей и отчетливей. Он шагает вперед, пытаясь обнять ее, но руки его обхватывают лишь легкий дымок, и имя его, а имя его — Тот, словно рыдание, звучит у него в ушах.

И затем он остается один — у моря, под морем, где огни в небе — это обычные рыбьи брюшки, занятые перевариванием обычной рыбьей пищи.

Глаза его увлажняются, и он испускает проклятие, ибо знает, что в ее власти положить конец своему существованию. Он зовет ее по имени, но не дожидается ни ответа, ни даже эха.

И теперь он уверен, что Безымянное умрет.

Он швыряет в океан камешек, и тот не возвращается.

Скрестив на груди руки, он уходит, и песок засыпает его следы.

В просоленном воздухе пронзительно кричат морские птицы, высоко, на тридцать футов над водой высовывает голову зеленая рептилия, длинная ее шея раскачивается из стороны в сторону, затем снова погружается в воду.

Марачек

Взгляни теперь на Цитадель Марачека в Центре Срединных Миров...

Все мертво, уныло, пусто. Неподвижно, безжизненно, безмолвно. Расцвети его прахом.

Часто приходит сюда Принц Который Однажды Был Богом — многое обдумать.

На Марачеке нет океанов. Уцелело лишь несколько пузырящихся родников, теплых и солоноватых, от которых разит псиной, словно от мокрой дворняги. Солнце его — очень старая, крохотная красноватая звездочка, слишком респектабельная или, может быть, ленивая, чтобы пуститься во все тяжкие, стать новой и уйти в пароксизме славы, она изливает вместо этого весьма анемичный свет, который идет на пользу глубоким синеватым теням, отбрасываемым причудливым каменным стаффажом среди бескрайних пляжей охры и сепии, каковыми подставляется Марачек ветру; и звёзды видны, хоть и слабо, над Марачеком даже и в полдень, ну а вечером горят они над выутюженными ветром равнинами, словно неоновые, ацетиленовые лампы, подчас — как лампы-вспышки; и плосок и уныл почти весь Марачек, хотя и перекраиваются по два раза на дню его равнины, когда достигают ветры своего бесплодного оргазма, сметая песок в кучи и тут же рассеивая их, все тоньше и тоньше вытачивая зернышки песчинок, — так что весь день висит в воздухе желтоватой мглой прах, наработанный ветром на рассвете и в сумерках, и вуаль мглы этой еще более умаляет звездочку Марачека для шарящего по небосклону ока, — все, в конечном счете, сглаживая и улаживая; сровненные с землей горы, ваянные-переизваянные гротески скал, бесконечная череда погребений и раскопок, — такова поверхность Марачека, послужившая, конечно, когда-то ареной для деяний, исполненных славы, мощи, блеска и великолепия, вопиет о подобном выводе сама ее банальность; но есть еще одно здание на Марачеке в Центре Срединных Миров, которое свидетельствует о подлинности этого наименования, а именно — Цитадель, которая, вне всякого сомнения, будет существовать, пока существует сам этот мир, хотя, быть может, не раз занесут ее пески — и вновь раскроют, — пока не наступит окончательный распад или общее оцепенение; Цитадель — столь древняя, что никто не может наверняка сказать, что была она когда-то выстроена, — Цитадель, является которая, вполне вероятно, древнейшим городом во всей Вселенной, разрушенная и отстроенная заново (кто знает, сколько раз?) на том же основании, снова и снова, быть может, с самого воображаемого начала иллюзии, называемой Время; Цитадель, которая самой своей статью свидетельствует, что и в самом деле существует нечто, способное превозмочь, чего бы это ни стоило, превратности судьбы, — о которой написал Врамин в «Горделивой окаменелости»: «...Упадка сладость не касалась никогда твоих порталов, ибо судьба — янтарь, берет все на себя...» — Цитадель Марачек-Карнак, архетипический град, который населяют ныне в основном проворные крохотные твари, чаще всего насекомые и рептилии, питающиеся друг другом, одна из которых жаба) существует в данный момент Времени под перевернутым кубком, который стоит на древнем столе в самой высокой башне Марачека (в северо-западной), когда тщедушное солнце встает из праха и сумрака и смягчает беспощадный свет звезд. Таков Марачек.