Порошок в зеркалах - [38]

— Нет, — честно ответил Адам.

— Вот тебе и ответ на твой давний вопрос о том, что меня связывает с доктором.

Они снова двинулись по тротуару в неопределенном направлении. Легкий ветерок шевелил волосы Афродиты — не собранные и не прикрытые беретом, они свободно лежали на плечах.

— Он производит такое впечатление не потому, что у него какие-то особенные взгляды на жизнь, а потому, что он хорошо осведомлен о самом себе. И каждый день задает себе новые вопросы на этот счет. Просто для других это зачастую не заметно. Да и не важно. Кому какое дело, что ты о себе думаешь? Когда мы с ним познакомились, он тоже у меня спросил: «Как ты думаешь, что в тебе интересного?». И я так же, как и ты, промолчала, потому что ответа на этот вопрос у меня не было.

— А потом ты на него ответила?

— Да. Но потом появились другие вопросы. — Афродита посмотрела на звездное небо и затянулась сигаретой. — Вначале мне было любопытно. Мне нравилось с ним разговаривать, в его обществе я чувствовала себя уверенно и спокойно. У меня было ощущение, что я могу спать с ним в одной постели обнаженной, но он и пальцем ко мне не прикоснется — настолько я ему доверяла. Ну, это, конечно, образное сравнение. — Она рассмеялась и посмотрела на Адама. — В то время я не могла думать о чем-то большем. Его предложение собрать вещи и переехать к нему оказалось для меня полной неожиданностью…

Афродита замолчала, разглядывая подвыпивших подростков, которые прогуливались по другой стороне улицы.

— Если честно, не знаю, чем я его так зацепила. У меня не такая уж чтобы выдающаяся внешность — я всегда считала себя симпатичной, но не более. Я не была тогда опытной и искусной любовницей. Наверное, в этом мире есть что-то, чего мы не понимаем. То есть, я в этом уверена — есть, и это что-то сводит незнакомых людей. И не стоит пытаться понять логику. Мы занимались любовью, потом сидели на балконе и смотрели на звезды, потом снова занимались любовью… наверное, он подумал, что зря со мной связался. Впрочем, мне он этого не говорил. С другой стороны, если бы не я, он бы не решился на вторую диссертацию. Так что в какой-то мере мы повлияли друг на друга. Хорошо или плохо — это другой вопрос. — Афродита выбросила недокуренную сигарету и потушила ее каблуком сапога. — Однажды он дал мне попробовать тот кофе, который ты недавно пил. И потом сказал: «Мне нравится, что ты начинаешь понимать». Я не знала, что это значит. Но потом поняла.

— И что же это значит?

— На самом деле, это значит очень многое, Адам. К примеру, то, что иногда мы осознаем, что совсем не те, кем являемся. Но если у нас нет мужества это признать, если у нас недостаточно смелости для того, чтобы идти той дорогой, которая нам нравится, то мы будем стоять на месте, и в конце пути так никуда и не придем — потому, что не двигались. Дело тут не в пороке. Дело тут в том, что люди боятся исследовать себя изнутри не потому, что они испытывают страх перед откровенностью. Они боятся найти там что-то безумное. Что-то, что заставит их пересмотреть свои взгляды на вещи. Когда они переступают через этот страх, то начинают понимать.

Адам слушал таинственные и пугающие звуки ночного города. Все они были приглушенными, почти неслышными, и это только усиливало мистический эффект.

— Понимаю, — сказал он.

— Ты уже давно начал понимать. Но основная масса открытий тебя ожидает впереди.

Спутники снова замолчали. Афродита разглядывала камни мостовой под ногами.

— Ты веришь в любовь, Адам? — спросила она.

— Не думаю, что тут уместно говорить о вере.

— Эти мысли не выходят у меня из головы. — Она поддела носком сапога небольшую веточку. — Мне плохо без него, понимаешь? И становится еще хуже, когда я думаю о том, что сделала ему больно. Уж чего-чего, а боли в его жизни больше чем достаточно. Когда ему совсем плохо, он пьет снотворное и засыпает, а я ложусь рядом и обнимаю его. И мне хочется думать, что так ему будет легче. Если бы я могла взять часть боли себе, то обязательно бы это сделала…

— Я думаю, вам стоит поговорить. Позвони ему. Или приди домой. Он ведь тебя не выгонит.

Афродита покачала головой.

— Он должен подумать в одиночестве, вообразить себе ужасные картины и довести себя до нервного срыва, а потом позвонить и сказать, что хочет меня видеть. Ох, мужчины. — Она подняла воротник плаща. — Пойдем домой. Там есть горячий чай.

Глава двенадцатая

Светловолосый молодой врач сидел за столом и мелким, слегка угловатым почерком заполнял медицинскую карту пациента. В какой-то момент перо ручки едва слышно скрипнуло, и на бумаге появилась крохотная лужица чернил.

— Ну вот, — печально проговорил врач, спешно прикладывая к чернильному пятну промокательную бумагу. — И почему, когда нужно заполнить важные бумаги, мне под руку всегда попадается этот паркер? — Он открыл ящик стола. — Ничего не понимаю. У меня тут был целый склад канцелярских принадлежностей… доктор Мори, у вас, случайно, нет ручки?

Вивиан достал из кармана пиджака ручку и положил ее на стол.

— Прошу вас. Только сделайте одолжение — не называйте меня доктором. Я ведь просил вас обращаться ко мне по имени.