Пороки - [16]

На лице Юлия появилась усмешка:

— Даже несмотря на то, чего тебе это будет стоить?

— Мне это ничего не будет стоить. Когда я с ней, я уверена, что всё верно.

— Правильно, верно… Ты эти слова используешь как оправдания, только вот… не оправдания это, а яд. — Серый Кардинал пожал плечами, показывая, что ему, в сущности, всё равно.

— Ну, не могут же все вокруг тебя исполнять лживые роли, хоть кто-то должен быть таким, какой он есть, — пробасил в моё оправдание Наркоман.

— Да, но дело в том, что Кнопка и так исполняет роль, которая ей самой противна. Сохранять осколки прошедшего счастья, пусть даже ценой несчастливого настоящего — глупая затея. Делать что-то в ущерб самому себе — что может быть приятнее и больнее? Игра для настоящих мазохистов. А на счет тех, кто не играет роли, — Юлий выразительно усмехнулся. — Так мне хватает и тебя.

Наркоман покачал головой, устало вздохнув:

— Чем же ущерб самому себе может быть приятным?

— Щекочет самолюбие. Ты разве не чувствуешь? — Юлий снова усадил Сатиру к себе на колени, словно послушную тряпичную куклу: — Возможность пожертвовать чем-то своим ради того, чтобы они думали, что ты им помогаешь. Это эгоистичное общество. Мерзкое стадо.

— Ты просто ненавидишь людей, — Наркоман лёг на пол, закинув руки за голову. Судя по тому, как часто он повторял этот жест, это было его любимым положением — просто лежать на спине, подложив ладони под голову.

— Мне Фред рассказывал такую историю… Он это прочёл в какой-то книге, — Серый Кардинал задумчиво поглаживал Сатиру по спине, словно кошку. — Про парня, который ненавидел людей. Не тех, кто окружал его, а людей вообще как вид. Он потом ушел от общества и жил в старом брошенном фургончике где-то очень далеко от города. Нечаянно отравился семенами картофеля и умер.

— Всё это очень весело, — Наркоман злобно посмотрел на Юлия: — Только причем здесь Фред?

— А кто такой Фред? — Вмешалась в разговор Сатира. Судя по тому, как на неё посмотрел Наркоман, спрашивать об этом человеке не стоило.

Серый Кардинал помолчал, потом окинул недовольным взглядом Сатиру, как-то странно посмотрел на Наркомана, потом на меня. И снова перевел взгляд на блондинку, сидящую у него на коленях:

— Кнопке очень подойдет белая помада. И ты одолжишь ей её. Хорошо?

Сатира озадаченно переспросила:

— Я?..

— Я сказал что-то непонятное?

— Нет.

— Нет — это значит «да, непонятное»? — С каждой новой репликой голос Юлия становился всё тяжелее и грубее.

— Хорошо, Любимый. Я дам Кнопке белую помаду. — Сатира выскользнула из его рук и уселась в стороне, обиженно скрестив руки на груди.

Мне так и хотелось переспросить: «Так кто же такой Фред?». Но Юлию это вряд ли понравилось бы. Я просто струсила.

— И насчет меня ты ошибся, — Наркоман продолжил разговор, прерванный неуместной просьбой Юлия о белой помаде.

— Да, я знаю, — Серый Кардинал улёгся на пол, копируя позу Наркомана: — Ты вечно в тумане, вечно в мечтах, в видениях… в наркотиках. Ты не можешь быть искренним.

— Мне скучно, — уныло пробасил Наркоман: — Мы всегда занимаемся всякой ерундой. Как бы ты и Фред ни пытались прожить ситуацию, какие бы сложности ни выдумывали, меня преследует одно и то же. Скука. Особенно сейчас.

— Что ты имеешь в виду? — Мне их разговор был настолько непонятен, что я всё же решилась спросить.

— Он просто обкуренный, не обращай внимания, — Юлий со злостью посмотрел на Наркомана, но того уже понесло:

— А ты слышала такое выражение: «Жизнь — это соло на скрипке. Когда учишься играть прямо на выступлении»?

— Нет…

— Вот, — Наркоман засмеялся, и я поняла, что Серый Кардинал был прав: — Вот поэтому я и выбрал себе имя Скрипка. Видел какой-то клип по телевизору, там люди в черных развивающихся одеждах играли на белых скрипках. А в центре этой толпы стояла женщина с огромным букетом красных цветов, она умоляюще протягивала руки к публике и пела. Я такую музыку никогда не слушал, я слушал то, что толпа слушала. Тогда я в первый раз понял, что всё прежнее — скука.

— Пойдем, — Сатира подошла и потянула меня за руку, уводя из комнаты.

Когда мы вышли, она без единого слова потащила меня к лестнице, ведущей на второй этаж. Пока поднимались, я думала о том, насколько холодная, но бархатная у неё рука.

Второй этаж был совсем крохотным. Одна комнатка, полностью забитая книгами, напоминала библиотечное хранилище. Стен не было видно совсем. Колонны книг, сложенных одна на другую, простилались с пола до самого потолка. Потрепанные, старые, выцветшие или совсем новые корешки томов рябили в глазах.

Соседняя комната, как я и предполагала, оказалась чем-то вроде спальни. Низкая кованая кровать с витиеватыми спинками, простое белое белье, которым был застелен матрас. Небольшой столик с зеркалом и мягкий миниатюрный стул.

— Они всегда так, — тихо пропела Сатира. Смотрясь в зеркало, она поправляла белые пряди своих волос: — Говорят о чём-то, не разберешь о чём. И о ком тоже. Разговоры этих двоих никогда не бывают полностью понятны, так что не заморачивайся… На что ты так смотришь?

Удивленная, я искала взглядом то, что, как мне казалось, непременно должно было быть в спальне Сатиры: