Порок - [7]

В залах, где, как уже было сказано, полно стеклянных экранов, ничего нельзя утаить, можно лишь заглушить звуки: таким образом, из зала с сухим паром, в котором свет сквозь витражи падает на серую изношенную дранку и лежащую в похожей на гамак изогнувшейся циновке жирную тушу, сквозь стекло можно различить склонившегося над стойкой возле убогого умывальника бармена, однако нельзя услышать, что говорит он о грубых арабских нравах, с другой же стороны, в полумраке зала для отдыха, можно увидеть белеющие силуэты спящих. Кажется, что положенные на дерево белые вещи сразу же сморщиваются от коробящего их едкого и солоноватого пара.

Поднимающаяся над сине-зеленой водой бассейна металлическая лестница бесконечна, она переходит в длинный, тоже в красных и желтых оттенках коридор, освещенный дневным светом, по сторонам — полуоткрытые двери, за которыми — лежащие или сидящие в одиночестве мужчины, каждый в своей комнатке; завидев идущего посетителя, они подмигивают, неизменно склабятся, показывая золотые зубы, и потирают рукой член. Другие мужчины, оставшись в белых халатах, стоят, опираясь о стены, и бесконечно ждут в тишине. У некоторых полотенце, как шарф, висит на шее или же обернуто, как тюрбан, вокруг головы. Они не разговаривают. В каждой тесной клетушке есть деревянный настил с красным молескиновым матрасом и маленькая мраморная полка, на которой стоит пепельница. В каждой комнате есть матовое окно, которое невозможно открыть. В дверях мелькает то вытатуированный на плече орел, то золотой браслет на заплывшем запястье (золото постоянно вспыхивает и при улыбках, немых приглашениях). Некоторые двери закрыты. Одну из них растворяет белый тучный мужчина и, цепляясь за дверной косяк, медленно оседает, весь мокрый от пота, всклокоченный, держа перед собой халат, словно прикрывающая груди женщина, на руках убогие цветные браслеты. Плоть обрезанных членов у темнокожих мужчин часто покрыта бугорками светлее остальной кожи.

Посетитель возвращается в бар, чтобы оплатить счет и попросить бармена с вытекшим глазом отпереть дверцу шкафчика в раздевалке. Выходя, он изучает выставленные за стеклянной перегородкой кассы ряды флаконов с «Кельнской водой», «Шипром» и одеколоном «Помпеи», которые стоят всего четыре франка и, должно быть, плохого качества. Он решается купить один из флаконов, кассирша — сама скромность — протягивает ему одеколон «Помпеи» и, вернувшись домой и вскрывая маленький стальной чехол флакона, он, будто специально, сразу же ранит в нескольких местах руку; глубоко взрезав кожу, сталь входит под ноготь.

Магазин пряжи

В магазине пряжи только что оформили зимнюю витрину, и как же приятно видеть за стеклом мотки и клубочки желтой и сиреневой ангоры, которые скоро превратятся в шарфы, перчатки, свитера, майки и кальсоны, вызывающие сладострастное наслаждение брючки.

Планетарии

Мы вошли под купол круглого здания, на стенах которого скользили изображавшие город китайские тени. В центре на платформе высилась огромная черная машина, похожая на недвижимого двухголового робота; впрочем, согнутые рукоятки предвещали, что скоро он задвигается. Я спросил у управляющего, как ему удалось заполучить такую машину, и он ответил, что получил ее от немецких инженеров фирмы «Цейс», уступивших ее в 1937 году взамен на согласие разводить пум. Он занял место за пультом управления (это был мужчина с бритой головой и маленькими круглыми очками, которого я видел исключительно в белом халате), но у меня не было времени уследить за рычагами и рукоятками, поскольку стало уже темно и затылки сопровождавших нас детей коснулись подголовников кресел. Послышалась музыка: я узнал увертюру «Тангейзера»; ночь становилась все темнее, и постепенно на небесном своде начали появляться звезды. Я слышал движок машины, как вращаются механизмы, пытался различить их перемещения: два черных полюса, пробитых мириадой звездных мерцаний. Внезапно мы очутились посреди темной ночи, и дети, перешептываясь, боялись, что летучие мыши вот-вот коснутся голов.

Наконец послышался напряженный голос управляющего. Он пустился в столь же научное, сколь и экстравагантное изложение общедоступной астрономии, демонстрируя потрясающий словарный запас, коим я старался овладеть. Пуская светящийся луч, он указывал звезды и планеты, маленькая зеленая стрелка, подобно блуждающему огоньку, порхала меж галактиками и туманностями, созвездиями и плеядами, различала неясные тела, скопления сфер, двойные звезды и чертила среди лабиринта трех тысяч звезд воображаемые линии, обозначая разные геометрические фигуры, буквы и символы. Мы видели головы зверей, мы раскрыли тайну «Близнецов». Управляющий извинился: луна поломалась.

Внезапно он будто потерял контроль над машиной: она была перегружена, небо завертелось вокруг нас с головокружительной скоростью, друг за другом неслись дни и ночи, летели, исчезая, гонимые падающими звездами времена года, равноденствия, затмения, пыль, по волокнистым туманностям бежали потоки газа, пылевые скопления раздувались и вспыхивали, виднелись грозные светила, и полярные сияния со звездами охватила дрожь, они лопались, валились прямона нас. Дети вопили. Гудящая машина продолжала трястись, и мы слышали, как колесики платформы стукаются о защитные ограждения. Ученый, чьи ошибочные действия нарушили ход вселенной, пытался нас успокоить: «Не бойтесь, — кричал он, — то, что отображается на плоском небесном своде перед нашими глазами — лишь видимость тех объектов, чей свет шел до нас порой миллионы лет, они давно уже сдвинулись с прежних мест!» Я спрашивал себя, не является ли укрывший нас свод на самом деле черепным сводом, а это представление — следствием эмболии, внезапного возникновения в одном из полушарий кровяного сгустка или вызванного каким-либо галлюциногеном психоза.