Пороги - [16]

И скрылась.

Первым встрепенулся Малых и опрометью вылетел в дверь. За ним не так решительно — Толбин с Магдой. Последним, как бы извиняясь, вышел Ган.

— Что это было? — спросил Нешатов.

— Вы разве не слышали? — ответил Полынин. — «Дары» — это магазин «Дары океана» на ближайшем перекрестке. А вобла, сами знаете, — острейший дефицит. Не хотите ли приобщиться?

— А вы?

— Нет. Умеренность есть лучший пир, сказал старик Державин.

— А кто была эта дама, которая крикнула про воблу?

— Даная Ивановна Ярцева, младший научный сотрудник лаборатории Дятловой. Превосходная программистка.

«Та — Магда, эта — Даная, — с досадой думал Нешатов. — Какая-то кунсткамера имен».

Ему уже давно хотелось уйти. Теперь для этого был предлог.

— Так вы говорите, на ближайшем перекрестке?

— Как выйдете, сразу налево.

6. Так и живем

Сидя в своем закутке, Ган говорил по телефону. Разговор был длинный, сложный. Речь шла о фотоэлементах, совершенно необходимых отделу, но не предусмотренных заявкой на материально-техническое оборудование. «Куда же ты смотрел, мил человек? — спрашивал собеседник. — У нас же плановое хозяйство!» Мил человек хотел сказать, что нельзя все предусмотреть заранее, жизнь вносит коррективы в любой план, но промолчал: собеседник знал это не хуже его. Да и любой человек, связанный с деловой жизнью, это знает, постиг на собственном опыте. Множество мелких абсурдов. Не то чтобы этих фотоэлементов вообще не было, на нет и суда нет, — в том-то и дело, что они были, где-то находились физически, а вся трудность состояла в том, чтобы занести их в какую-то рубрику и произвести некий обмен бумагами. Не классические «товар — деньги — товар», а мистические «бумага — бумага — бумага». Говорят об экологии, а сводят леса на бюрократическую переписку...

— Ну, ладно, звякни мне через пару недель. Бывай здоров, некогда, — сказал собеседник. Ган услышал короткие гудки и тоже положил трубку.

«Так и живем, — подумал он. — Нервы, кровь, сердце — все в жертву фикциям». Вещь обычная: пару недель будет стоять работа, но сейчас, в его неустойчивом состоянии, с комом в груди под левым лацканом, его угнетало все. Море организационных мелочей — снабжение, выбивание, согласование, — в котором он до сих пор плавал уверенно, не без удовольствия, вдруг представилось ему во всей своей беспросветности. Мир обратной перспективы, где искажены все пропорции, где мелочи вырастают в проблемы, а настоящие проблемы решаются сплеча, без размышлений. Где никто не хочет взять на себя ответственность, всякий старается перепихнуть ее на другого. Где благополучие каждого сложным образом зависит от умения перепихивать. Перепихнуть, но не переборщить. Он всегда гордился своим умением разбираться в этом мире, видеть под внешней пеной слов и восклицаний реальные движущие силы. До сих пор чутье ему не изменяло. А сейчас...

Уйти? Уступить свои права и обязанности Толбину? Пускай повоюет. Растущий кадр. А что, справится. Незаменимых нет.

Уйти, но куда? К научной работе он уже неспособен, надо смотреть правде в глаза. Когда-то мог, подавал надежды. Снова начинать поздно. Может, и в самом деле выйти на пенсию, начать на досуге писать... А что он может написать? Какие-нибудь «Записки хозяйственника». Бред!

В дверь постучали. «Войдите». В дверном проеме появилась, весь его заполнив собой, Анна Кирилловна. Каждый раз в чем-то новом, на этот раз — в голубом, юном. Она протиснулась между шкафами и с трудом уселась на единственный стул, боком приткнутый к столу Гана.

— Анна Кирилловна, я знаю, за чем вы ко мне пожаловали. Фотоэлементов нет.

— Так это же хана! — сказала Анна Кирилловна, пылко закуривая. — А когда будут?

— Предложили «звякнуть» через две недели.

— Я им звякну! Я им так звякну, что своих не узнают. Я до министра дойду!

— Доходите, — спокойно сказал Ган, — но получения фотоэлементов это не ускорит. В лучшем случае лицо, предложившее мне звякнуть, получит нагоняй. И в следующий раз будет тормозить любую нашу заявку.

— Так что же нам, остановить работу?

— Займитесь теорией.

— Вы знаете, что особой теории в нашей работе нет. Теория там на уровне дважды два — четыре.

— Попробуйте доказать, что не четыре, а пять.

Анна Кирилловна тихонько и не очень сильно выругалась.

— Ну-ну, не огорчайтесь, — сказал Ган. — Что-нибудь да придумаем. Несколько элементов мне обещали в одном дружественном НИИ. Разумеется, взаймы, с отдачей.

— Вот за это спасибо. А как насчет Нешатова? Когда вы мне его дадите?

— Похоже, он к вам идти не хочет. Я подключил его к группе Вишняковой. Не знаю, что из этого выйдет. Человек сложный.

— Со мной он не был сложным.

— Что делать, времена меняются.

— Вы его не уговаривайте идти ко мне. Я как-нибудь сама его заманю. Когда приведем автомат в человеческий вид. Все.

Анна Кирилловна вышла. Ган снова взялся за телефон. Несколько раз набирал номер — занято. Опять постучали в дверь. На этот раз вошел Нешатов — бледный, жесткий, решительный.

— Здравствуйте, прошу садиться, — сказал Ган.

Нешатов сел на косо поставленный стул и сразу же начал:

— Борис Михайлович, я пришел подать заявление об уходе. Я не могу здесь работать. Извините, что доставил столько хлопот.