Порочные круги постсоветской России т.1 - [42]

В течение последних 20 лет граждане России были объектом мощной программы по внедрению в сознание новой системы потребностей. Сначала культурный слой и молодежь, а потом и основную массу граждан втянули в «революцию притязаний», добились сдвига к принятию стереотипов западного общества потребления.

Масса людей стала вожделеть западных стандартов потребления и считать их невыполнение в России невыносимым нарушением «прав человека». Так жить нельзя! — вот клич человека, страдающего от неутоленных притязаний. Чтобы получить шанс на обладание вещами «как на Западе», надо было сломать многие нравственные и правовые ограничения. Это, по оценке Р. Мертона, и есть главный механизм аномии в рыночном обществе.

Преднамеренное оскорбление граждан

В антисоветском мышлении уже с 1960-х годов стало созревать отношение к трудящимся как «иждивенцам и паразитам» — чудовищный выверт элитарного сознания. Возникла идея «наказать паразитов» безработицей, а значит, голодом и страхом. Но открыто об этом стали говорить во время перестройки. Близкий к М. Горбачеву экономист Н.П. Шмелев писал: «Не будем закрывать глаза и на экономический вред от нашей паразитической уверенности в гарантированной работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны чрезмерно полной (!) занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия труда, не оставляемая, конечно, государством полностью на произвол судьбы… Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть обязанным трудиться там, куда пошлют, — очень неплохое лекарство от лени, пьянства, безответственности» [32].

В Концепции закона о приватизации (1991 г.) в качестве главных препятствий ее проведению называются следующие: «Мировоззрение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников, сильные уравнительные настроения и недоверие к отечественным коммерсантам (многие отказываются признавать накопления кооператоров честными и требуют защитить приватизацию от теневого капитала); противодействие слоя неквалифицированных люмпенизированных рабочих, рискующих быть согнанными с насиженных мест при приватизации».

Сама фразеология этого официального документа оскорбительна. Большинство (!) соотечественников якобы имеют «мировоззрение поденщиков и социальных иждивенцев» (трудящиеся — иждивенцы, какая бессмыслица). Рабочие — люмпены, которых надо гнать с «насиженных мест». Эти выражения свидетельствуют о том, что влиятельная часть либеральной интеллигенции впала в тот момент в мальтузианский фанатизм времен «дикого капитализма». Такой антирабочей фразеологии не потерпела бы политическая система ни одной капиталистической страны, даже в прессе подобные выражения вызвали бы скандал, а у нас ее применяли в законопроектах.

Власть и в настоящее время настойчиво представляет «патерналистские настроения» большинства граждан России как иждивенчество. Это нелепая и оскорбительная установка. Она дополнила социальный конфликт мировоззренческим, ведущим к разделению населения и государства как враждебных этических систем.

Идеологи российских реформ принципиально отвергли государственный патернализм как одну из сторон социального порядка. Эта установка сохранилась и после ухода Б. Ельцина.

Строго говоря, без государственного патернализма не может существовать никакое общество: государство и возникло как система, обязанная наделять всех подданных или граждан некоторыми благами на уравнительной основе. Государственный патернализм — это и есть основание социального государства, каковым называет себя Российская Федерация.

Западные консерваторы видят в государственном патернализме заслон против разрушительного для любого народа «перетекания рыночной экономики в рыночное общество». Один из зачинателей институциональной политэкономии, А. Кайе пишет: «Если бы не было Государства-Провидения, относительный социальный мир был бы сметен рыночной логикой абсолютно и незамедлительно» [33]. Непрерывные попреки власти и угрозы «прекратить государственный патернализм» уже не оскорбляют, а озлобляют людей и вызывают холодное презрение.

Социальным фактом стало глумление «социальной базы» реформ над тем большинством, которое в ходе реформ было обобрано. Это глумление происходит при благожелательном попустительстве государства (нередко с использованием государственных СМИ). Это механизм воспроизводства аномии.

Вот пример из практики аграрной реформы в богатейшем Краснодарском крае. Бывший председатель колхоза кубанской станицы Раздольная, на базе которого создан холдинг и руководителем которого он стал, рассуждает: «На всех землях нашего АО (все земли составляют примерно 12 800 га) в конце концов останется только несколько хозяев. У каждого такого хозяина будет примерно 1500 га земли в частной собственности. Государство и местные чиновники должны обеспечить нам возникновение, сохранность и неприкосновенность нашего порядка, чтобы какие-нибудь… не затеяли все по-своему… Конечно, то, что мы делаем — скупаем у них пай кубанского чернозема в 4,5 гектара за две ($70) и даже за три тысячи рублей ($100) — нечестно. Это мы за бесценок скупаем. Но ведь они не понимают. Порядок нам нужен — наш порядок». Бывшим колхозникам он так объяснил суть этого порядка: «Будет прусский путь! А вы знаете, что такое прусский путь?. Да это очень просто: это я буду помещиком, а вы все будете мои холопы!» [34].