Порочная королева. Роман о Екатерине Говард - [144]

— Признаюсь, что он много раз ложился со мной в постель, иногда в дублете и рейтузах, и два или три раза голым, но не так, что на нем ничего не было, он никогда не снимал, по крайней мере, дублета и, насколько я помню, рейтуз тоже; я говорю «голым», имея в виду, что рейтузы у него были спущены.

— Мне сказали, что в спальне камеристок по ночам устраивали развлечения.

— Да. Много раз Дерем и другие джентльмены приносили вино, клубнику, яблоки и прочие угощения, чтобы устроить пирушку, после того как миледи ложилась спать.

— Он когда-нибудь оставался в спальне, после того как ее запирали на ночь?

— Это абсолютная неправда. — Еще одна ложь.

— Вы когда-нибудь брали тайком ключи у герцогини?

— Нет, я никогда этого не делала и не просила других достать ключ, чтобы впустить Дерема, но двери по многим причинам часто оставались открытыми, иногда всю ночь и даже ранним утром, по моей просьбе и по желаниям других. Случалось, Дерем приходил рано утром и вел себя весьма развратно, но ни разу это не происходило по моему приглашению или с моего согласия.

Кранмер нахмурился:

— Тем не менее у нас есть показания, что миледи Норфолк требовала, чтобы ключи от спальни камеристок на ночь приносили в ее покои, а вы ходили туда и брали их тайком.

Кто мог такое сказать?

— Это неправда, — настаивала на своем Екатерина.

— Что произошло, когда ваши отношения с Деремом завершились?

— Помню, после того как я узнала, что поеду ко двору, он сказал мне, что не задержится в Ламбете, когда меня не будет. А я ответила, что он может поступать, как ему угодно. Больше я ничего не припоминаю.

— Вы говорили ему, что расставание печалит вас так же сильно, как его?

— Нет. Я никогда такого не говорила.

— Вы плакали при прощании и говорили, что он в жизни не сможет упрекнуть вас в том, что вы отказались от него?

— Все это неправда. Любой, кто знал меня тогда, видел, как я радовалась отъезду ко двору.

Кранмер прервал допрос, чтобы послать за элем для них обоих. Они сидели в молчании и ждали, пока принесут питье. Затем, когда Екатерина с благодарностью пригубила свой кубок, архиепископ продолжил:

— Мне известно, что Дерем уехал в Ирландию. Вы сносились с ним после его возвращения?

— Нет. Насколько я помню, он сам отыскал меня и спросил, собираюсь ли я выйти замуж, так как до него докатилась молва об этом, и он ревновал. Я спросила, почему он пристает ко мне с такими вопросами, когда это не его дело и ясно, что моим супругом ему не бывать; и еще что если он слышал такие сплетни, то знает больше меня. — Екатерина намеренно избегала упоминаний о Томе и молилась, чтобы ее не начали расспрашивать подробнее, но Кранмер не стал допытываться.

Теперь она была почти уверена, что ему ничего не известно о ее отношениях с Томом.

— Вы утверждаете, что Дерем изнасиловал вас, но тем не менее дарили ему подарки, называли мужем и были близки с ним какое-то время. Мадам, это не похоже на поступки женщины, которую силой принудили к плотской связи.

Екатерина вновь устыдилась своей лжи.

— Я боялась его, мало ли что он мог сделать. Его буйный нрав был мне известен. Я подлаживалась к нему, чтобы не злить.

— А когда вы разорвали отношения с ним, он не протестовал и не применял насилия?

— Нет. Но к тому моменту наша связь ослабла. После того как герцогиня застала нас вместе, мы почти лишились возможности встречаться наедине.

Кранмер кивнул:

— Думаю, пока это все. Сэр Джон, принесите мне показания. — Он просмотрел написанное, потом передал бумагу Екатерине и спросил: — Вы подпишете?

Она подписала и вернула ему документ.

— Теперь я должен обсудить это с Тайным советом.

Когда Кранмер и Дадли ушли, Екатерина вздохнула с облегчением. Речь действительно шла только о ней и Фрэнсисе. Это не имело никакого отношения к Тому. Она начала верить, что все обойдется. Напомнила себе, что король смилостивился над Маргарет Дуглас и Томасом Говардом и не казнил лорда Лайла. Он может развестись с ней, может разлюбить ее, но, вероятно, избавит от самого страшного наказания. Любой исход будет лучше этого ночного кошмара. После этих нескольких ужасных дней Кэтрин уже почти хотелось снова стать частным лицом. Она с радостью покинет двор и проживет остаток дней в безвестности.

На следующее утро архиепископ вернулся в сопровождении нескольких лордов из Тайного совета.

— Ваша милость, мы здесь для того, чтобы помочь вам составить прошение о помиловании к королю, — сказали они ей.

Новость была утешительная, ведь если советники готовы содействовать ей в этом, значит не имели намерения причинить ей вред.

Под их диктовку Екатерина вывела медленно и с трудом (Кранмер поправлял ошибки в правописании):

Я, самая горестная из всех подданных Вашей милости и гнуснейшая нечестивица в мире, недостойная того, чтобы обратиться к Вашему высочайшему величеству, покорнейше предаюсь Вам и сознаюсь в своих прегрешениях. И хотя я знаю, что у Вашей милости нет причин оказывать мне снисхождение, однако, из свойственного Вам милосердия, которое простиралось и на других, не заслуживающих того людей, я нижайше, стоя на коленях, молю, чтобы частица его упала и на меня, несмотря на то что я меньше всех достойна называться Вашей супругой и подданной. Никакими словами не выразить мою скорбь. Тем не менее я уповаю на то, что из своего природного благодушия Вы учтете мою юность, мою неопытность, мою уязвимость и смиренное признание вины, и потому предаю себя целиком Вашей милости, полагаясь на Вашу жалость и сострадание.