Порочен, как грех - [12]

– Гейбриел Боскасл.

Он оперся о локоть, провел пальцем от ее губ вниз, к пуговкам, которые шли в ряд от шеи к впадинке между грудей. Она подняла на него глаза, и сердце у него забилось сильнее. Она действительно сияла мрачной таинственной красотой, с выдающимися скулами и глазами в густых ресницах; эти глаза заставили его ощутить себя тем самым мальчишкой, которого она пожалела много лет назад. Теперь он знал гораздо больше. Имеет ли это для нее значение?

Палец его скользнул под кружевную ленту ее сорочки, коснулся ее грудей.

– Очень красивые и мягкие.

Она испуганно ахнула. Он замер, изумившись тому, как сильно ему хочется продолжить. Он молчал, сердце его бешено билось.

– Если вы думаете, что я позволю соблазнить себя на конюшне, значит, вы действительно держали голову в бочке с джином.

– А вы предложите мне разделить с вами ложе? – осведомился он с дерзкой улыбкой.

– К чему такие вопросы?

– Если есть хотя бы малейший шанс, почему бы мне и не спросить? И я не считаю, что это ниже моего достоинства.

Он ждал, охваченный похотью, не зная, сможет ли справиться с нею.

– Вам придется простить меня, – сказал он, когда стало ясно, что она не намерена склонять его к большей близости. – Я не привык, чтобы меня будили таким вот образом.

Она насмешливо улыбнулась:

– В таком случае я не буду выяснять, каковы ваши обычные ритуалы при пробуждении.

В ответ он улыбнулся ей с таким виноватым видом, что она рассмеялась.

– Жена викария не должна застать нас на соломе. Вы стали еще хуже, чем были, когда я видела вас в последний раз, Гейбриел. Не понимаю, почему я вообще трачу на вас время.

– Я тоже не понимаю. Но должен сказать в свою защиту, что когда красивая женщина будит спящего глубоким сном мужчину с дурной репутацией, ей следует быть готовой к тому, что он отзовется на это… ну, в общем, он отзовется. Держу пари, любой мужчина отозвался бы на это, как я, если бы кто-то вроде вас наклонился над ним и посмотрел на него так, как вы посмотрели на меня.

Она приподнялась на руки и оперлась на колени, юбка ее амазонки обвила пыльные полусапожки. Поза была такой вызывающей, одной из любимейших его эротических поз, что ему пришлось стиснуть зубы.

– Я полагаю, даже собака, если ее разбудить, – сказала она, – или…

Она досадливо подняла левую руку, чтобы откинуть с плеча непокорный локон. Этот жест привлек его внимание к крепкой груди, обтянутой лифом амазонки. Во рту у него пересохло, он сглотнул, приписав внезапное головокружение плохому бренди. И отвел глаза.

– Давайте я помогу вам стряхнуть солому с платья.

– Нет. Это меня не беспокоит. Лучше не пускайте в ход ваши распущенные руки.

Он усмехнулся:

– Ладно. Как вам угодно. Но взамен я попрошу вас не говорить так громко. У меня болит голова, она распухла, как мех с вином.

Она с отвращением глянула на бутылки, прислоненные к охапке соломы.

– Странно, с чего бы это? Спрячьте бутылки – и как можно скорее. И встаньте, пока не пришла миссис Брайант.

– Я не приглашал ее к себе, – проворчал он. – Я не собираюсь здесь оставаться. С таким же успехом она может пожелать мне всего хорошего. И приберечь бы свои заботы для кого-нибудь другого.

Она схватила одну из пустых бутылок из-под бренди. Ему подумалось: уж не собирается ли она стукнуть его по голове? К счастью, она, вскочив на ноги, остудила свое раздражение тем, что просто швырнула бутылку в пустое стойло. Он решил, что их поцелуй стоит этой несерьезной выходки. И пусть она ударит его чем угодно, лишь бы разрешила задержать ее еще на час.

– Почему вы позволили себе погрязнуть в безысходности, Гейбриел? Вы могли бы подняться, какое бы бремя ни лежало на вас. С каждым человеком, когда он входит в жизнь, случается какая-нибудь беда. Я надеялась, что из вас выйдет что-то стоящее.

Ее замечание укололо его. Но она не поняла этого, и он не стал унижать себя попыткой объясниться.

– Возможно, такой результат был предопределен моей родословной.

Она покачала головой. Губы ее были соблазнительно влажными от поцелуя. Его возражение прозвучало фальшиво даже для него самого.

Он понимал, что невозможно винить своих предков в изломах его темной натуры. Скандальная жизнь его семьи только усилила действие полученных в юности уроков любви и страсть к жизни, которую он унаследовал от своего родного отца. Какое-то время его возмущали те узы, которыми связали себя его двоюродные братья, и он скрывал свою зависть за насмешками и соперничеством, хотя и надеялся, что когда-нибудь станет им ровней. Никто из его лондонской родни не знал толком о его детских муках. Многие годы он предполагал, что они не спрашивают потому, что не испытывают никакого интереса к тому, как он выжил.

Но теперь, когда он был принят в семью как положено, он понял, что родня скорее уважала его самостоятельность, чем выказывала равнодушие. Он пришел к выводу, что если бы его гордая мать-француженка попросила о помощи после смерти его отца, Боскаслы предложили бы ей помощь без всяких колебаний. Но его мать стыдилась и боялась, что Боскаслы станут презирать ее за то, что она вышла замуж слишком скоро после смерти Джошуа. Жаль, что Гейбриел не знал тогда, что Боскаслы ни в коей степени не были людьми лицемерными.