Порнография - [44]

Фридерик торжествующим и подразумевающим ответ тоном задал вопрос мне:

— А вы? Вы убьете?

Ха! Что? Так это только тактика! Чего же он добивался, симулируя испуг, принуждая нас к отказу? Невероятно: этот его испуг, бледный, потный, дрожащий, такой очевидный в нем, был лишь лошадкой, которая несла его… к юным коленям и рукам! Он использовал свой страх в эротических целях! Верх лицемерия, невероятная низость, что-то неправдоподобное и невыразимое! Самого себя он рассматривал как лошадь для самого себя! Но его скачка захватила и меня, и я почувствовал, что должен скакать вместе с ним. Кроме того, я не хотел, разумеется, убивать. Я был счастлив, что могу увильнуть, — уже рушились наше единство и дисциплина. Я ответил:

— Нет.

— Блядство! — выругался Ипполит. — Хватит мне голову морочить. Я сам это сделаю. Без вашей помощи.

— Вы? — спросил Фридерик. — Вы?

— Я.

— Нет.

— Почему?

— Н-н-нет…

— Но вы подумайте, подумайте, — сказал Ипполит. — Ведь нельзя же превращаться в свинью. Должно же быть хоть какое-то чувство долга. Это наш долг, господа! Мы на службе!

— Из чувства долга мы хотим у-б-и-ть невинного человека?

— Это приказ. Мы получили приказ. Это боевое задание, господа! Я долг не нарушу. Мы должны быть как один человек. Это наша обязанность, господа! Так надо! А вы чего хотите? Живым его отпустить?

— Это невозможно, — согласился Фридерик. — Я понимаю, это невозможно.

Ипполит вытаращил глаза. Может быть, он ожидал, что Фридерик ответит: «Да отпустите его»? На это рассчитывал? Если он и питал такую тайную надежду, ответ Фридерика отрезал пути к отступлению.

— Так чего же вы хотите?

— Я понимаю, конечно… необходимость… долг… приказ… Нельзя же… Но ведь вы н-н-е-е… Вы не сможете за-ре-зать… Вы н-н-е-е… Вы не будете!

Ипполит, споткнувшись об это тихое, шепотом произнесенное «н-н-е-е», сел. Это «н-н-е-е» знало, что значит — убить, и это знание теперь передавалось непосредственно ему, Ипполиту, воздвигая непреодолимую преграду. Запертый в своей туше, он поглядывал на нас, таращась как в окно. «Обычная» ликвидация Семиана оказалась уже невозможной после трех наших отказов, объявленных с нескрываемым отвращением. Это дело стало отталкивающим под напором нашего отвращения. Ипполит уже не мог позволить себе. Не будучи человеком ни слишком глубоким, ни слишком тонким, он, однако, принадлежал к определенной среде, к определенной сфере, и, так как мы стали глубокими и серьезными, он не мог оставаться банальным из соображений попросту светских. В определенные моменты нельзя быть «не столь серьезным» или «не столь глубоким», как все, и нельзя быть «не слишком тонким», это дискредитирует среду. Таким образом, приличия принуждали его к серьезности, к постижению вместе с нами во всей глубине смысла выражения «убить», и он понял это так, как мы поняли, — как кошмар. Он почувствовал, как мы бессильны. Убить кого-то собственными руками? Нет, нет и нет! Но в таком случае оставалось только «не убивать» — однако «не убивать» значило не подчиниться, предать, струсить, не выполнить приказ! Он развел руками — оказаться между двух гнусностей, и какая-то из них должна стать твоей!

— Так как же? — спросил он.

— Пусть это сделает Кароль.

Кароль! Так вот чего он добивался все время — этот лис! Эта бестия! Оседлавший самого себя, как лошадь!

— Кароль?

— Конечно. Он это сделает. Если вы ему прикажете.

Он говорил так, будто это легче легкого — все трудности остались позади. Будто речь шла о том, чтобы поручить Каролю сделать покупки в Островце. Непонятно почему, но это изменение тона казалось в какой-то степени оправданным. Ипполит заколебался.

— Переложить все на него?

— А на кого же? Мы этого не сделаем, это не для нас… а сделать нужно, другого выхода нет! Вы ему только скажите. Он сделает, если ему прикажут. Для него это не проблема. Почему не сделать? Только прикажите!

— Конечно, если я прикажу, он сделает… Но как же так? А? Ведь он как бы… вместо нас?

Нервно заговорил Вацлав:

— Вы не учитываете, что это связано с риском… С возможной ответственностью. Нельзя за него прятаться и перекладывать на него ответственность. Просто немыслимо! Так не делается!

— Риск мы можем взять на себя. Если дело откроется, скажем, что мы исполнители. Да и о чем речь? Только о том, чтобы кто-то взял за нас нож и кого-то зарезал, — ему это легче, чем нам.

— Но я же говорю вам, что мы не имеем права вовлекать его в это дело только потому, что ему шестнадцать лет, подставлять его… Прятаться за него…

Им овладело смятение. Кароля впутывать в убийство, которое он, Вацлав, не способен совершить, Кароля, пользуясь его молодостью, Кароля — потому что он всего лишь щенок… но ведь это непорядочно, и это ослабляло его по сравнению с юношей… а он должен быть сильнее юноши! Он забегал по комнате.

— Это было бы безнравственно! — со злостью выкрикнул он и покраснел, будто задели его самые святые чувства.

Однако Иппа постепенно уже осваивался с этой мыслью.

— Может быть… действительно… самый простой выход… Ведь от ответственности никто не уклоняется. А с этой канителью… с самим этим фактом… необходимо покончить… Ну а эта работа не для нас… Для него.