Порфира и олива - [167]

На этом этапе своей речи Августин снова умолк и оглядел толпу. В перистиле царила волнующая тишина, нарушаемая разве что легким шумом ветерка, пробегающего в каменных извивах ветвевидного орнамента.

— Стало быть, я должен, как велит обычай, просить вас подтвердить свой выбор: вправду ли перед вами — именно тот, кого вы желаете поставить во главе Церкви, во главе всего народа Божьего?

И епископ указал перстом на стоящего впереди всех человека, по бокам которого расположились, сидя полукругом, все прочие священнослужители.

— Да, это он самый.

Во второй раз Августин повторил тот же вопрос, но теперь он обращался к более узкому кругу — к диаконам, клирикам, проповедникам, епископам, которые в один голос выразили одобрение.

Лишь тогда он предложил Калликсту приблизиться к алтарю, который был возведен в центре парка.

Одновременно туда же подошли диаконы, держа открытым огромное Евангелие, которое они подняли над головой того, который отныне становился шестым папой в истории молодой Церкви.

Августин возложил руки на чело Калликста и мощным голосом возвестил:

— Боже, пославший нам Сына, Господа нашего Иисуса Христа, воззри на сего смиренного! Ты, от сотворения мира по изволению Твоему прославляемый в тех, кто Тобою отмечен, снова излей ныне верховную мощь Духа Святого, исходящую от Тебя! Благослови и укрепи избранного Тобой для служения епископского, дабы смог он пасти стадо Твое без упрека и свято исполнять обязанности своего высокого сана, денно и нощно служа Тебе. Да ниспошлется ему, но благости Духа Святого, власть отпускать грехи согласно милости Твоей и налагать бремена по повелению Твоему, каковое право Ты даровал апостолам. Со Святым Духом, в лоне Церкви Христовой, ныне и присно и во веки веков!

И тотчас все священнослужители, все присутствующие епископы один за другим потянулись к Калликсту, кланяясь и даря ему поцелуй мира. Из гущи толпы послышались поначалу едва различимые начальные строфы Восемнадцатого псалма, пение незаметно нарастало, торжествующе крепло, чтобы наконец обрушиться с такой силой, будто небеса Рима разверзлись, как тогда, когда, по преданию, на землю хлынули воды Всемирного потопа.

Тогда новый папа неторопливо приблизился к алтарю и начал служить свою первую мессу. Когда наступило время причастия, он взял хлеб, преломил его и сказал:

— Когда он добровольно предал себя на муки, чтобы попрать смерть и разрушить цепи сатаны, а праведных привести к свету, он, взявши хлеб, возблагодарил небеса, говоря: «Сие есть тело мое, которое за вас предается». И так же, подъемля чашу: «Сия чаша есть Новый Завет в моей крови, которая за вас проливается; сие творите в мое воспоминание».

Калликст на миг прикрыл глаза, и ему почудилось, будто он слышит последние слова Зефирия, произнесенные в агонии: «Он был послан ради одних только заблудших овец...» Подняв голову, он оглядел собрание верующих и снова заговорил:

— Чтобы слава Господня жила и вера сохранялась во всей своей истинности, пусть мои преемники помнят эти времена. Пусть Церковь распахнет свои врата, да не уподобится она сварливой старухе, замкнувшейся в бесплодной несгибаемости. Пусть она никогда не плывет по течению, но, напротив, сама станет этим течением. Сила Назареянина была, прежде всего, в отказе от предрассудков и бесконечной терпимости. Терпимость — не что иное, как ум души. Ум души — то, чего я желаю церкви грядущих веков.

Произнеся эти слова, новый папа с помощью Астерия приступил к раздаче святых даров. Он направился к первому ряду верующих. Здесь и там он узнавал знакомые лица. Булочник Алексиан, ликтор Аврелий, декурион Юстиниан. Недели не проходило, чтобы люди всякого рода, бедняки и богачи, не стекались сюда, непрестанно пополняя христианскую общину.

И тут он увидел ее.

Конечно, ее волосы побелели, на лбу проступило несколько морщинок, но фигура сохранила былую гармоническую стройность, в глазах сверкало все то же страстное своеволие. Их взгляды встретились, схлестнулись в мощном внезапном наплыве воспоминаний.

Когда Калликст протянул ей святые дары, его рука слегка дрогнула. Показалось ли ему или он впрямь видел, как затрепетали ее губы? Их пальцы на миг соприкоснулись. Она склонила голову, опустила глаза. А он продолжил богослужение.

Глава LXII

Май 221 года.

Великолепная весна расцветала на берегах Тибра. Два года протекли в покое — никакие новые угрозы не тяготели над общиной. Пи сам венценосный поборник солнечного единобожия, ни его семейство не пытались возвратить времена гонений. Можно было предположить, что Гелиогабал и его окружение пришли к мысли, что христианство рано или поздно будет поглощено новой религией и последователи его примут культ Ваала.

На деле же происходило совершенно обратное. С тех пор как Калликст встал во главе Церкви, что ни день, мог наблюдать победоносный расцвет христианской веры, тогда как языческие мифы постиг заметный упадок. Греко-римский мир лишь от случая к случаю отдавал должное культам Митры или Кибелы, тогда как число желающих приобщиться ко благой вести Христовой непрестанно возрастало. После Голгофы прошло два столетия с небольшим, и хотя точный подсчет произвести мудрено, ныне на каждую сотню жителей Империи приходилось уже человек пятнадцать христиан. Причем по самому скромному исчислению. Но, несмотря на все эти благоприятные признаки, Калликст чувствовал тревогу.