Порченая - [9]

Памятуя о том, что я в Нормандии, где люди живут за счет земли, всегда соблюдают свой интерес и понимают язык выгоды лучше всех прочих, я попросил старуху сперва принести моей лошади добрую толику овса, смочив его кружкой сидра, а потом пообещал перейти к интересующему меня делу. Старуха, почуяв наживу, зашевелилась. Хмурое лицо ее засияло, словно монетка, которую она приготовилась получить. Она мигом насыпала овса в укрепленное на колченогой треноге корытце, зато с сидром не торопилась, не в силах уразуметь, как напиток, приготовленный для «христьян», может служить «скотьим пойлом»?.. Мне пришлось повторить свою просьбу, и принесенную кружку сидра я собственноручно вылил в овес, к крайнему неудовольствию хозяйки. Она всплеснула темно-коричневыми руками-корягами, которые словно бы продержали с неделю в грязной жиже, и залопотала что-то на местном наречии. Слова ее, возможно, обидели бы меня, если бы я их понял.

— Ну а теперь, голубушка, — сказал я, глядя, как мой жеребчик жует овес, — расскажите, по какой дороге мне ехать, чтобы добраться до Э-дю-Пуи и не заплутаться в потемках.

Коричневая коряга указала мне направление, а затем последовали путаные невнятные объяснения — смесь крестьянского лукавства, насмешливо предвидящего беды ближнего, со сбивчивостью, присущей неповоротливым мозгам простолюдинов.

Я ничего не понял. И только приготовился, взяв за поводья свою лошадку, попросить новых объяснений, как лицо старухи вдруг оживилось, словно бы осветившись новой неожиданной мыслью, и, развернувшись на подбитых железом сабо, она пронзительно закричала в полуоткрытую дверь трактира:

— Тэнбуи! Дядюшка Тэнбуи! Барин дорогой в Э-дю-Пуи интересуется! Коли хочите, вместе с вами поедет!

Сказать по чести, меня не обрадовала возможность обрести спутника, которого по своей прихоти навязывала мне старуха. «Красный бык» пользовался дурной славой. Не внушала доверия и хозяйка. Трактир, похоже, и впрямь служил пристанищем всякому сброду. Видно, сам дьявол заделался ненадолго каменщиком и выстроил его в этом гиблом месте, чтобы осуществлять свои козни. Удивительно ли, что мне не хотелось получить проводника по опасной пустоши, которую вот-вот оденет тьма, из рук главной ведьмы чертова вертепа?

Рой мрачных мыслей вихрем пронесся у меня в голове, но я не успел их высказать. На зов старухи из глубины домишка появился человек, и угрюмый трактир, хозяйка-ведьма, наступающие потемки разом подобрели, — жизнерадостный крепыш не нуждался в выданном кюре или мэром свидетельстве о благонадежности, ее удостоверил сам Господь Бог, подчеркнув на лице каждой черточкой. Я поглядел на него, и все мои черные мысли, будто вороны, вспугнутые веселым хлопком выстрела, сорвались с места, покружили над мрачной равниной и улетели. Достоинства дядюшки Тэнбуи в качестве спутника в опасном путешествии по ландам переоценить было трудно: честное его лицо успокоило бы любого мирного прохожего, а ширина плеч устрашила бы любого мерзавца.

На вид ему было лет сорок пять. По красочному выражению здешних мест, «делали его, не жалея пота», и труды себя оправдали, — на такого можно было положиться: лицо дышало мужеством, прямой взгляд отличали твердость и отвага. Поглядев на него, я невольно подумал, что привлекательность — привилегия не одних только жен, присуща она их половинам тоже. Росту в нем было не больше метра шестидесяти, однако припев старинной песенки:

Только в рукаве Ла-Манша

Руку твердую найдешь… —

подходил к нему как нельзя лучше. С первого взгляда я понял — и не ошибся, — что передо мной зажиточный фермер и возвращается он с одной из здешних ярмарок. Одет он был точь-в-точь как одевались крестьяне Котантена во времена моей юности, разве что вместо широкополой шляпы-колеса на голове у него красовалось что-то вроде котелка с узкими полями: в таком куда удобнее скакать на лошади против ветра. Зато неизменной осталась плотная куртка из коричневого дрокета, покроем похожая на испанский колет, только пошире и не такая элегантная. Не изменились и штаны в обтяжку с тремя медными пуговками у колена, сшитые из схожего с замшей серого домашнего сукна. Костюм, надо сказать, сидел на Тэнбуи как влитой, обрисовывая крепкое мускулистое тело, каким любой не столь безразличный к собственным достоинствам человек непременно гордился бы. Поверх синих в резинку чулок, туго обтягивавших стройные икры, фермер натянул еще и старые сапожные голенища без головок, закрывавшие ногу от колена до щиколотки и спускавшиеся на башмаки. Шпора красовалась только на правом. По возвращении домой голенища останутся на конюшне вместе с лошадью, а сейчас они верно служили нашему котантенцу, и свежая грязь, налипшая на них поверх старой, говорила о проделанной сегодня нелегкой дороге. Грязь запачкала и длинную рукоять кнута, которую фермер зажал в кулаке, обмотав вокруг мощного запястья кожаный ремешок.

— Никогда я не отказывался от спутника, которого Господь посылает мне по дороге, — сказал он с присущим здешним местам выговором, вежливо и сердечно.

Он слегка приподнял шляпу и вновь надел ее на крепкую круглую голову. Темные густые волосы, подстриженные неровной лесенкой, доходили ему почти что до плеч, геркулесовская шея по-матросски небрежно была повязана платком.