Порча - [4]
Женский туалет в конце крыла был закрыт на ремонт.
– Позавчера кран прохудился. Крыло плавало – воды по щиколотку. Затопило кабинет труда и подсобку внизу.
Снаружи щебетали птицы. Окна в рассохшихся рамах… отклеившийся плинтус.
«Да уж, – подумала Марина, – не первый сорт».
Мысль все же вышла ласковой – так умиляются старому псу.
На лестнице Кузнецова спросила:
– Вы из Владимира, верно?
– Из Владимирской области. Город Судогда. Во Владимире я закончила университет.
– Значит, вам не привыкать к захолустью.
– Мне есть чем себя занять. К тому же, мои предки отсюда.
– Правда? – Ольга Викторовна вскинула тонкую бровь.
– Прабабушка жила в Горшине в начале века. Потом уехала в Санкт-Петербург.
Ольга Викторовна окинула спутницу уважительным взглядом.
– Сегодняшняя молодежь корнями не интересуется совсем.
– Бабуля была помешана на составлении семейного древа.
– Стало быть, вы специально выбрали именно нас?
– Не совсем. Но я увидела название поселка среди вариантов и тут же согласилась.
«Вот сейчас, – шепнул внутренний голос, – пока не перевели разговор».
Марина прочистила горло.
– Ольга Викторовна, а школа старая?
– Как посмотреть.
Они шли по пустому коридору между окнами и запертыми дверями. Попискивал паркет.
– Горшинской школе весной исполнилось сто лет. Но от прежнего здания сохранились лишь фундамент и теплица. В свою очередь, то кирпичное здание было еще старее – до революции оно принадлежало Стопфольдам, местной аристократии. Как вы знаете, Советы с аристократией не нянчились.
Перед взором Марины проявилась фотография, бережно хранящаяся в семейном архиве: особняк на холме, выпуклые угловые ризалиты, черепичная крыша, треугольный фронтон, купола круглых башенок. У крыльца – усатый молодой франт опирается на трость, свободной рукой касается полей шляпы…
– Ваша мама застала прежнюю школу?
– Скажу больше: она ее сносила. Помогала строителям с комсомольским отрядом. И первый свой урок провела в новеньком здании.
– В шестьдесят…
– Шестьдесят втором. Мама собирала материалы по истории Горшина. Я передала их в библиотеку. Если интересно, обратитесь к Любе.
Они дошли до середины западного крыла, и Ольга Викторовна объявила:
– Приготовьтесь. Ваше королевство.
Королевство пережило нашествие варваров. Ободранные стены, шкаф, словно выблевавший на пол папки. Классная доска прислонена к ржавым батареям. Марина заподозрила грешным делом, что помещение нарочно привели в такое состояние, чтобы испытать новенькую.
– Знаю, авгиевы конюшни. Но завуч заграбастала себе бывший кабинет Ахметовой, а вам ссудили давно заброшенный. Зато мы с вами соседи, будем пить кофе на большой перемене.
– Я не страшусь грязи, – заверила Марина, прикидывая, что у нее в запасе неделя на уборку. Можно управиться при желании.
– Костров командирует вам парочку старшеклассников, – Ольга Викторовна чихнула, разогнала рукой пыль, – обживайтесь, дорогая.
Костров (2)
После стольких лет брака Костров не разучился удивляться: за какие заслуги ему достался такой клад? Сокровище номер раз шинковало на кухне овощи. Сокровище номер два, уменьшенная копия первого, то ли уроки зубрило, то ли притворялось, посматривая каналы малолетних блогеров.
Директор школы подкрался к жене, окольцевал талию, ткнулся губами в душистые волосы. Люба была по-девичьи тоненькой, щемяще-хрупкой. Костров часто вспоминал, как сходил с ума от переживаний, когда она рожала дочь. Шесть часов ада. И курносый ангелочек в финале.
– Как пахнет хорошо…
– Врун. Нечему пахнуть, я только воду поставила.
– Ты – пахнешь.
Люба потерлась о его грудь.
– Меня есть нельзя, подожди плов.
– Жалко, что ли. Маленький кусочек.
Костров защелкал челюстью. Люба сунула ему в зубы морковную соломку. Он прожевал.
– Что нового? – спросила она, направляясь к печи.
– Новая учительница литературы. Крамер Марина… отчество сложное.
– Хорошенькая? – Люба подозрительно прищурилась.
– Я не педофил.
– А она несовершеннолетняя?
– Двадцать четыре года. Малявка.
– Мне было двадцать три, когда я пришла в школу. И чем все закончилось?
– Виновен. Был чересчур горяч.
Он хлопнул жену по упругой заднице, драпированной джинсами.
– Библиотекари – мой фетиш со школьной скамьи.
– Кобелина.
– Кто такой кобелина? – спросила Настя, вбегая на кухню, обхватывая отца так же, как минуту назад он обхватывал Любу.
Родители перемигнулись, прикусили улыбки.
– Кобелина – это итальянская фамилия, – сказал Костров, – Рикардо Кобелина, оперный певец.
– Опера – фу, – поморщилась Настя. Достала из холодильника упаковку яблочного сока.
Костров ловко выхватил сок у дочери и поменял на такой же тетрапак, взятый со стола.
– Гланды береги. Первое сентября на носу.
– Фу, теплый!
– Прекращай фукать, фуколка.
– Я не фуколка.
– А кто же?
– Куколка!
– А по-моему, ты – курочка, которую надо съесть.
Он поймал дочь, поднял к потолку и притворился, что кусает ей живот.
– Не курочка! Не курочка! – верещала Настя.
– Мать, открывай духовку, пока я ее держу!
– У нашего папы каннибальские замашки, – прокомментировала Люба.
Настя вырвалась, заливисто смеясь, побежала в комнату.
Костров пригубил ледяной сок из пакета.
– Стаканы для чего, дикарь?
– Так вкуснее.
