Пора охоты на моржей - [73]

Нас, оленеводов, было так много, что все скамейки заняли. Тут были чукчи, коряки, эвены, чуванцы и даже эскимосы. Сначала нас поздравили с приездом и пожелали, чтобы собрание прошло хорошо. Потом доклад делал председатель облисполкома. Он долго говорил, мы даже вспотели. После говорили на чукотском, эвенском языке. И нам стало понятно. Оказывается, мы очень нужны государству и делаем большое дело. Предлагали, как лучше выпасать оленей, ругали торговых работников, что не завозят хорошие товары в тундру, обещали дать новые машины, которые могут ходить прямо без дороги, какие-то лекарства, чтобы ими брызгать на оленей, и тогда их не будут кусать оводы и комары.

Говорили, чтобы платили больше нам, оленеводам, так как наша работа очень трудная. Это верно. И нам всем захотелось работать еще лучше. Сейчас я с Айметгыргином соревнуюсь. Он хотя и молодой, но знающий чаучу, и мы уважаем его за это. — Айны умолк и попросил Тымко поставить еще раз чайник.

— Нам было очень хорошо и радостно. Даже выпить захотелось. Но в городе ни вина, ни спирта не продавали. Конечно, правильно сделали, потому что есть такие, которые не могут удержать себя и забывают обо всем.

Когда мы в первый день шли с собрания в гостиницу, один русский потянул меня за рукав и тихо сказал:

— Пыжик, камус есть? — и показал из кармана горлышко бутылки.

— Нет-нет, уйнэ! — замахал я руками.

А у уйэленского бригадира Калявье оказался пыжик…

Мы заперли в комнате дверь и разлили спирт по стаканам и кружкам. Наш переводчик сказал, чтобы только тихо было и согласился выпить. Воды в стеклянной бутылке не осталось. Переводчик подал Калявье большую кружку и сказал:

— Прямо напротив туалет, там есть вода.

Калявье вышел, и мы очень долго ждали. Нам не терпелось выпить и пойти на ужин. Мы боялись — вдруг кто-нибудь зайдет и нас будут ругать. А Калявье все не было. Потом он пришел сильно вспотевший:

— Искал, искал и не мог найти, где там вода.

— Какие же вы непонятливые, — рассердился переводчик.

Я тоже рассердился и сказал:

— Нам показали, где аляёчгин — туалет, а как и что делать, никто не сказал. Я тоже не знал, где там вода, не знал, куда надо ходить. Ночью два раза бегал на улицу, а Калявье даже приготовил себе эчуульгин — горшок, — и показал ему на банку из-под консервов.

Переводчик успокоился, повел нас и все показал.

А потом мы выпили и долго разговаривали, даже про ужин забыли. Переводчик достал где-то чайник, и мы заварили чай по-чукотски. — Айны умолк и прислушался.

— Мэй, Тымко! Посмотри-ка, вроде бы олени встали.

Тымко выполз из палатки. Инспектор смеялся.

— Теперь я все знаю, в городе дураком не буду. — И вдруг Айны сладостно улыбнулся: — Ох! Какую я там бабу нашел! Наверно, никогда больше такой не встречу! Когда собрание кончилось, нас повезли куда-то отдохнуть. Хорошо там было. Санитарка в белом халате, такая жирная-жирная. Как идет, так у нее все трясется, — Айны сжал руки в кулаки, соединил их и потер друг о друга. — Когда проходила мимо меня, я взял и похлопал ее, сказал по-русски:

— Ка-ра-чо, ка-ра-чо!

Она взвизгнула и подпрыгнула, но не рассердилась и сказала:

— Деньги есть?

— Есть, есть, — ответил я.

Она улыбнулась и кивнула мне головой и снова так приятно зашагала… Красивый я? — вдруг повернулся Айны лицом к инспектору.

— Да ничего, — ответил инспектор, рассматривая худощавое, слегка удлиненное лицо с острым аккуратным носом и хитроватыми, чуть раскосыми глазами.

— А ночью пошел к ней. Аны йыккайым! Какое удовольствие было! Никогда не встречал такую! Когда деньги кончились, она перестала меня любить…

Инспектор помрачнел, задумался. Какая низость! Но как объяснить Айны, какие найти слова, чтобы убедить его, что это самая настоящая пошлость, что это не типично для русского человека. Инспектор злился и не находил слов, А Айны улыбался.

Вернулся Тымко.

— Наверно, стадо близко, — сказал Тымко. — Беспокоятся что-то. Особенно тот, кырыначгын, бык-самец.

На следующий день, как всегда, встали еще затемно.

— Ты как хорошая хозяйка в яранге — всегда чай готов, — похвалил Айны инспектора. — Буду в Ыпальгине, скажу председателю, чтобы тебе трудодни начислил за перегон стада. Ты хорошо помог нам.

— Ты уж не смеши, Айны, а если и вправду помог, то это мне очень приятно.

И снова потянулось среди редкого леса шествие: впереди Айны, за ним инспектор, а дальше Тымко с оленями. Часа через два Айны вдруг остановился:

— Вон видишь ложбинку? — показал он рукой.

— Вижу, — ответил инспектор.

— Прямо по ней надо, а я поеду посмотрю, — и, круто повернув вправо, скрылся в чаще леса.

На этот раз инспектор справился с оленями, рванувшимися было по следу упряжки Айны, и с помощью тины, которым слегка ударял правого — ведущего, направил их по целине. За ним двинулось и стадо. Но не успели они с Тымко добраться до ложбины, как впереди показалась упряжка. Она неслась по целине. Приблизившись, круто развернулась и стала. Это был Айны.

— Оказывается, мое стадо совсем рядом, — объяснил он инспектору. Айны сошел с нарты, дал ему поводья, чтобы придержал упряжку, и пошел навстречу Тымко.

Вдвоем они развернули стадо и, помахав и пощелкав чаатами, отпустили его. Олени сначала испуганно рванулись, а потом медленно скрылись в лесу. Впереди шел здоровенный и крепкий кырыначгын — бык-самец.