Пора охоты на моржей - [70]

Инспектору очень понравилось, как работает учитель красной яранги Калявьегыргин. Несколько дней он пробыл с ним в бригаде Семена Дьячкова. Сам бригадир по национальности эвен, был сиротой, но как приемный сын вырос в чукотской семье. Своего родного языка он не помнил, хорошо говорил по-чукотски и немного по-русски и умел читать только по слогам. Сначала Семен не обращал внимания на инспектора, но потом, когда ближе познакомился с ним, изменил свое отношение. Калявьегыргин же сразу влился в бригаду, словно был ее членом. Пока инспектор знакомился с оленеводами, Калявьегыргин уже продирался через кустарник и пересекал путь отбившемуся косяку оленей.

А вечером сидели в теплом пологе. Стадо рядом с ярангами, и всем слышно, как оно себя ведет. Калявьегыргин разложил учебные принадлежности, достал свежую почту, а на задней стене полога повесил политическую карту мира. Сначала просмотрел с оленеводами «Огонек», прочитал кое-что, затем добрался до «Крокодила». Оленеводы смеялись над карикатурами, а вот подписи им были непонятны, и они просили Калявьегыргина прочитать и перевести.

Вот тут-то он, заинтересовав оленеводов, брал букварь и начинал совершенствовать с ними навыки чтения и учить их русскому языку. А потом, когда оленеводы уставали складывать слоги в слова и произносить трудные русские звуки, он переходил к беседе. Показывал на карте страны социализма, капиталистические страны и рассказывал о последних событиях. Инспектору пришлось помочь учителю и подробно рассказать о жизни разных народов.

Проснулся инспектор раньше всех и, стараясь не тревожить спящих, осторожно выбрался наружу. Стояла удивительная тишина. Ярко светили звезды. Потрескивали на морозе деревья. Олени уже встали и выщипывали мох, зарывшись наполовину в пушистый снег, из-под которого видны были лишь спины и рога.

Инспектор впервые был в таежной зоне Чукотки и за два месяца не почувствовал даже легкого дуновения ветерка. Стоял жгучий пятидесятиградусный мороз. Это было непривычно после восточных районов, где пурги почти каждый день, а сильный мороз — большая редкость. Инспектор на себе ощутил коварство мороза. Выйдет утром из теплой яранги на улицу, кажется, что тепло, и не успеет оглянуться, как начинает руками хвататься за нос, уши. И мчится в теплую ярангу, оледеневший от стужи. А когда он ехал с проводником Наргыно по Малому Анюю в Илирней, то через каждые десять-пятнадцать минут вскакивал с нарты и бежал рядом с упряжкой, стараясь согреть ноги.

— Ты что, к соревнованиям готовишься? — без всякой улыбки спрашивал ехавший впереди Наргыно, спокойно голыми руками набивая свою трубочку табаком.

— Да нет, ноги мерзнут.

— Аа, ну беги, беги. Это хорошо. Перед отбивкой соревнования будут. Наверно, первое место займешь, — иронизировал проводник.

На первом привале, когда надо было дать отдохнуть оленям и подкормиться, Наргыно спокойно сказал, глядя на новые теплые торбаза инспектора:

— Ты, наверно, носки надел?

— Да!

— Сними их, и будет тепло.

Инспектор последовал совету. Тут же у костра снял торбаза. На ногах было надето две пары чижей — меховых чулок и шелковые носки. Наргыно взял торбаз, пощупал, как лежит соломенная стелька, слегка взбил ее, подправил и передал торбаз инспектору. То же самое он сделал и со вторым торбазом и сказал:

— Не надо двое чижей надевать, одних достаточно. Надень вот эти, — и, нагрев над костром более пушистые чижи, подал их инспектору. — Носки выброси совсем.

Инспектор переобулся, сунув голые ноги прямо в шерсть чижей, и ногам действительно стало тепло. После он уже всю дорогу сидел на нарте, учился управлять ездовыми оленями и не тренировался в беге.

Постепенно инспектор привык к морозам, но вот наука езды на оленях давалась труднее. Когда инспектор познакомился с оленеводами и заговорил с ними по-чукотски, они решили: раз разговаривает по-нашему, то и ездить на оленях должен уметь. Это было для них бесспорным. Впервые сев на нарту с парой оленей, инспектор не знал, как стронуть их с места. Собачьей команды они не понимали, какие и куда тянуть поводья и что делать с тины — длинной тонкой палочкой с маленькой косточкой на конце для погони оленей, — он не знал.

— Калявьегыргин, выручай, — обратился он к учителю красной яранги. — Неудобно позориться. На собаках ездить умею, а вот на оленях еду впервые.

— Хорошо, ты поезжай вперед по следу, а я за тобой и в случае чего помогу, — ответил Калявьегыргин и стронул оленей инспектора с места.

Вначале Калявьегыргин сопровождал инспектора, но потом ему надоело плестись кое-как, и, убедившись, что олени идут нормально, он лихо обогнал его.

А олени хотя красивы и горды, но порою бывают коварны и мстительны. Оказывается, подходить к ним надо только с правой стороны, и то очень осторожно, не делая резких движений. Чуть взмахнул рукой не так, они шарахаются в сторону, запутывая постромки и ломая легкую нарту. Даже постромки на левом олене надо поправлять через правого, что не очень-то удобно. А то, бывало, бегут себе по уже проложенному следу, сидишь спокойно и смотришь по сторонам, любуешься пейзажем, и вдруг ни с того ни с сего как махнут в сторону: ты в глубоком снегу барахтаешься, чертыхаешься, а упряжка застряла в кустарнике. И в тот раз, когда Калявьегыргин сопровождал инспектора, олени уперлись на перевале и стали как вкопанные. Инспектор тыкал в них тины, дергал поводья, а они, как упрямые ослы, не двигались с места. Встать с нарты он боялся: вдруг удерут и оставят его в тайге. Он уговаривал их, просил, но они стояли и что-то пережевывали. Остальные упряжки были далеко. Но вот показалась одна упряжка, и, взметая снег, лихо подкатил Калявьегыргин.