Пора охоты на моржей - [28]

Постепенно Владик стал приживаться на новом месте, привыкать. А потом отец купил ему одноствольную ижевку двадцать четвертого калибра и упряжку из восьми собак. Забот и дел прибавилось. Заготовка собачьего корма не представляла больших трудностей, так как завод обычно выбрасывал кетовые головы. Отходы вывозили на вагонетках на окраину завода в низинку и закапывали в ямы. Они там протухали за лето и становились лакомой собачьей едой. Собаки были очень нужны в домашнем хозяйстве. На них Владик возил чистый лед из озера для питьевой воды. Его большими кусками складывали на завалинке под окнами и, когда надо было, откалывали куски и заполняли ими котел, вмазанный в печку. Часто приходилось ездить на собаках за углем. Пользовался собаками и отец для служебных поездок в Анадырь. А весной они вместе отправлялись на гусиную охоту.

После шестого класса Владик стал работать. Ему пошел уже пятнадцатый год. Тогда все ребята устраивались летом на работу и предпочитали идти на завод или рыбную базу, где хорошо платили. Но Владик устроился матросом на один из катеров плавбазы Чукотторга. Катера, как только вскрывался лиман, с двумя-тремя кунгасами шли караваном вверх по Анадырю и везли товары и продукты в Усть-Белую, Марково, Еропол, оттуда привозили пушнину, лес, осенью — картофель и капусту. А потом прибавился и другой груз — стальные американские плиты для строительства аэродромов. Людей не хватало, и команде катера вместе с кунгасниками приходилось сгружать тяжелые плиты. Это была адская работа, но люди ее делали — шла война.

Владика не тяготило, что все время приходилось готовить еду, мыть посуду, драить до блеска медяшки, тереть шваброй палубу, грузить, сбивая руки до крови, тяжелые плиты, катать ломом в кунгас здоровенные бревна. Он быстро узнал реку, хорошо запомнил все перекаты, и уже во второй рейс старшина доверил ему штурвал.

Владик рассказал Игорю, как интересно работать на катере, и предложил:

— Давай на будущий год пойдем на катера.

— Что ты, Владик! — вмешалась мать Игоря. — Игорь не для того кончает среднюю школу, чтобы мыть посуду и драить, как ты говоришь, палубу. Это не его работа.

И Игорь не пошел в плавание. А Владик с нетерпением ждал очередной навигации.

Пока Владик жил в Комбинате, а потом в Анадыре, ему почти не приходилось встречаться с чукчами, и никто не знал, что он говорит по-чукотски. Правда, ему дважды пришлось все же воспользоваться этим языком.

Как-то летом, пока грузились у берега кунгасы, Владик ловил для дома рыбу. У него была коротенькая, метров семь, сетка. Он толкал ее с берега шестом, ждал десять — пятнадцать минут и вытаскивал по пять-шесть кетин. Рыба шла хорошо. Он вытащил сетку и стал расстилать на берегу, чтобы просушить. Вдруг он увидел, как на нее ступила нога в красивом, начищенном до блеска ботинке. Он глянул вверх — чукча в хорошем костюме, пальто и шляпе. Владик возмутился и выругался по-чукотски:

— Как же так! Чукча, а по сетке идешь!

Незнакомец удивленно посмотрел на Владика, сошел с сетки, поправил ее и, нисколько не обидевшись, тоже спросил по-чукотски:

— Кто ты?

Владик назвал свою фамилию.

— А-а, знаю, — заулыбался он. — Знаю хорошо твоего отца, а вот тебя вижу впервые. Давай знакомиться: Тевлянто, — и протянул Владику, как взрослому, руку.

Смущенный и покрасневший до ушей, Владик встал и нерешительно подал руку депутату Верховного Совета СССР, председателю Чукотского окрисполкома.

— Он правильно сделал мне замечание, — обратился Тевлянто к своему спутнику. — Чукча никогда не наступит на сетку, растянутую для просушки. — И сказал Владику: — Уж извини меня. Заходи в гости, вон мой дом. Заходи обязательно, поговорим по-чукотски, чайку попьем.

Владик обещал, но зайти постеснялся.

Однажды «Четверка», катер, на котором работал Владик, стояла в Анадыре на рейде у самого берега. Владик видел, как подошла небольшая байдара с канчаланскими чукчами. Они вытащили ее. Их тут же окружили русские. Оказалось, что чукчи привезли на продажу белую рыбу: нельму, чира. Красная — кета и горбуша — сильно приедалась за лето, поэтому желающих купить белую рыбу оказалось много. Они шумели, толпились и нахально лезли в байдару. Чукчи растерялись и никак не могли столковаться с покупателями. Владик видел их растерянность, сел в ялик, добрался до берега и помог незадачливым торговцам.

И довольные чукчи все время повторяли:

— Ка-а-ко-мей! Удивительно!

Потом они, вскипятив чай, тут же, на берегу, долго и дотошно расспрашивали Владика, кто он и откуда, где живет. И ему стало приятно и радостно. Он был похож на онемевшего человека, который через несколько лет вдруг вновь обрел речь. И он говорил и говорил. Говорил свободно, легко и совсем не заикался. Чукчи, узнав, что у него есть своя упряжка неплохих собак, тут же дали ему кучу добротной юколы.

Как-то зимой, поздно вечером, когда Владик уже укладывался спать, пришел с работы возбужденный и радостный отец.

— Мать! Ты знаешь? — схватил он ее за плечо левой рукой, а правой култышкой прижал к себе. — Ты знаешь, правительство приняло постановление организовать промышленный комбинат в Увэлене, объединить всех косторезов и швей. Ты понимаешь, что это такое? Война, голод, разруха, а правительство думает о малых народностях Севера и хочет помочь им. Такое может сделать только наше, Советское правительство. Ура Сталину!