Попытка словаря. Семидесятые и ранее - [27]
Газета не умрет, пока есть стремление хотя бы части образованного класса проснуться утром, выпить кофе и прочитать новости, пока есть вкус к хорошему дизайну и изящному письму, пока газетное и журнальное дело остается ремеслом, в ряде случаев балансирующим на грани искусства, пока не отменены разные способы чтения – в кафе, на диване, в метро.
Смерть газеты – это беккетовское ожидание Годо. Все его ждут, а он не приходит.
Эпизод семь. Лыжи – любимое папино зимнее развлечение. В ЦК поощрялись занятия спортом. Специальный человек мучился на морозе целый день в Филевском парке, чтобы записывать за ответственными сотрудниками, которых звала лыжня, набранные километры, шедшие в зачет чего-то там в обществе «Динамо». (Оно объединяло работников административных органов.) Лыжные шапочки того времени с заостренным краем вместо козырька. Кстати, очень удобные. Их потом, в 1970-е, сменили так называемые «петушки» – идиотские и некомфортные. А папа так и продолжал кататься в старой шапочке. Фигурки на снегу – чистый Брейгель. Брат, упав, не может подняться – лыжи скользят. Ну не спортсмен.
Эпизод восемь. Чадолюбивый отец талантливо налепил снеговиков и вышел утром подышать морозным еловым воздухом в синем шерстяном спортивном костюме – еще одна примета эпохи. Этим молодым красивым человеком лет тридцати пяти можно только любоваться. Хотя папа всегда казался мне очень взрослым и неизменно выглядел несколько старше своего возраста. Рост, солидность, респектабельность, зачесанные назад волосы, голливудская улыбка, насыщенный баритон, музыкальный дар, обаяние, обходительные манеры, кругозор, чувство юмора.
Эпизод девять продолжает тему (все-таки это явно Новый год и, скорее всего, школьные каникулы).
Эпизод десять. Вид из окна деревянной дачки – Тарковский отдыхает! Здесь же – одна из самых сентиментальных сцен: крупный план брата, мальчика лет десяти, с розовыми-розовыми щечками, блестящими умными и одновременно наивными карими глазами. Через сорок с небольшим лет этот мальчик сгорит от рака. Смотреть на это невыносимо, потому что только об этом и думаешь.
Эпизоды одиннадцать и двенадцать. Любование природой – фотоохота папы. Пейзажи – чистый Грабарь. Зафиксированное время – все умерли, снег этот давно растаял. Очень красиво.
Эпизод тринадцать. Снова лыжи.
Папа родился в деревне, а вырос в коммуналке в Дегтярном переулке, между улицей Чехова и улицей Горького. Туда их с бабушкой и папиной сестрой заселили во время войны, в освободившуюся комнату «врага народа». Так они вернулись в Москву с Дальнего Востока. Дед был на фронте. Поэтому не он, а сторонний умелец построил печку прямо посередине жилища. Отец всю жизнь жалел, что от дикого холода и отсутствия дров приходилось топить печь доставшимися от прежнего хозяина томами «Жизни животных» Альфреда Брема.
Центром тамошней детской вселенной была школа № 175, бывшая 25-я образцовая (с 1931 по 1937 год), где учились дети вождей и их подручных. Она была основана на базе дореволюционной классической мужской гимназии Креймана. Смешанную школу ближе к концу войны разделили на мужскую и женскую, и она на время стала женской. Уже тогда папа любил маму, и разделение школы не помешало им поддерживать дружеские отношения. Старший брат мамы заканчивал ту же школу, оттуда же ушел на фронт – он был ровесником, для примера, Евгения Пастернака, сына Бориса Пастернака. Возможно, они были одноклассниками или учились в параллельных классах.
Папа, как настоящий, правильный советский человек, активно и самостоятельно социализировался во всех смыслах. Получил хорошее образование, знал классическую и советскую литературу, обожал театр, а в юности – оперетту, но со второго действия (на него можно было «зайцем» проскользнуть в антракте), и вот – где-то научился кататься на беговых лыжах. На голом энтузиазме. Довольно лихо…
Один из устойчивых образов детства – спина папы, который ведет меня по хорошей накатанной лыжне 70-х куда-то глубоко в лес; я до сих пор предпочитаю обычный ход, за который еще в школе получил разряд, коньковому. Зимой мы регулярно отправлялись в самый массовый номенклатурный пансионат «Клязьма», в цековском простонародье – «Клизьма». Именно здесь у нас была многокилометровая лыжня, которая петляла по почти первобытному лесу, напоминавшему картинку с фантика конфеты «Мишка косолапый». Дорога вела к вольеру с оленями, обладателями шершавых благодарных влажных языков, жадно тянувшихся сквозь металлическую сетку к столовскому хлебу.
В вестибюле пансионата пахло орехами и лесом – главной достопримечательностью была белка в колесе. Фонтан с рыбками, канарейки в клетках, библиотека с райским ароматом книжных переплетов, лыжная база с резким запахом смолы, линолеум в черно-белую крапинку на сером фоне – точно такой же попадался на кухнях самых респектабельных цековских домов в арбатских переулках и, скорее всего, имел финское происхождение. И надпись плакатными перьями на стенде: «Пусть нет в коридорах и холлах из шерсти роскошных ковров, нам их заменяют просторы каких-то чего-то покров» (точно не помню). Буфет выглядел чрезвычайно празднично – здесь стояла веселая очередь за конфетами, подставляли бока ярким люстрам грузинские вина. Запах буфета чем-то напоминал аромат открытой пластмассовой тары для новогоднего подарка с конфетами: все елки на свете, все сны детворы, все яблоки, все золотые шары. Народ и партия едины, но ходят в разные магазины: в столовой к еде заказывались «Боржоми», лимонад, «Саяны» или «Байкал». (Мамина подруга-химик участвовала в создании напитка «Саяны», за что я ее очень уважал.) К обеду родители заказывали графинчик водки – граммов сто– сто пятьдесят, как я теперь понимаю.
В новейшей истории России едва ли найдется фигура, вызывающая столько противоречивых оценок. Проведенные уже в наши дни социологические опросы показали отношение большинства к «отцу российских реформ» — оно резко негативное; имя Гайдара до сих пор вызывает у многих неприятие или даже отторжение. Но справедливо ли это? И не приписываем ли мы ему то, чего он не совершал, забывая, напротив, о том, что он сделал для страны? Ведь так или иначе, но мы живем в мире, во многом созданном Гайдаром всего за несколько месяцев его пребывания у власти, и многое из того, что нам кажется само собой разумеющимся и обычным, стало таковым именно вследствие проведенных под его началом реформ.
Андрей Колесников — эксперт Московского центра Карнеги, автор нескольких книг, среди которых «Спичрайтеры», «Семидесятые и ранее», «Холодная война на льду». Его отец — Владимир Колесников, работник аппарата ЦК КПСС — оставил короткие воспоминания. И сын «ответил за отца» — написал комментарии, личные и историко-социологические, к этим мемуарам. Довоенное детство, военное отрочество, послевоенная юность. Обстоятельства случившихся и не случившихся арестов. Любовь к еврейке, дочери врага народа, ставшей женой в эпоху борьбы с «космополитами».
Распад Советского Союза стал среди прочего результатом отказа властей от рыночных преобразований. Промедление с реформами в 1980-х обусловило их радикальный характер в ситуации развала экономики уже постсоветской России в 1992 году. В книге Андрея Колесникова исследуется и оценивается интеллектуальная и политическая история российских либеральных реформ 1990-х в переплетении с биографией их главного архитектора Егора Гайдара. Радикальные преобразования стали авторским проектом Гайдара и его команды. Но при этом, как показывает автор, они были неизбежными и безальтернативными.
Автор этой книги Андрей Колесников – бывший шеф-редактор «Новой газеты», колумнист ряда изданий, автор ряда популярных книг, в том числе «Спичрайтеры» (премия Федерального агентства по печати), «Анатолий Чубайс. Биография», «Холодная война на льду» и т.д.В своей новой книге Андрей Колесников показывает, на каких принципах строится деятельность «Общества с ограниченной ответственностью «Кремль». Монополия на власть, лидирующее положение во всех областях жизни, списывание своих убытков за счет народа – все это было и раньше, но за год, что прошел с момента взятия Крыма, в деятельности ООО «Кремль» произошли серьезные изменения.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Перед вами реальный дневник московской школьницы 1930-х годов, чудом уцелевший в архивах НКВД. Талантливая и независимая девочка писала в дневнике то, что другие боялись прошептать в те страшные времена. Она отказывалась принять «советский проект», ее не затронула идеологическая пропаганда. Она откровенно и правдиво описывала реальность своего непростого времени, а также свой внутренний противоречивый мир. Эта пронзительная книга уже издана и пользуется огромной популярностью в Англии, Франции, Германии, Италии, Швеции и других странах.
Эта книга перевернет ваше представление о людях в форме с ног на голову, расскажет о том, какие гаишники на самом деле, предложит вам отпущение грехов и, мы надеемся, научит чему-то новому.Гаишников все ненавидят. Их работа ассоциируется со взятками, обманом и подставами. Если бы вы откладывали по рублю каждый раз, когда посылаете в их адрес проклятье – вслух, сквозь зубы или про себя, – могли бы уже давно скопить себе на новую тачку.Есть отличная русская пословица, которая гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Князь Андрей Волконский – уникальный музыкант-философ, композитор, знаток и исполнитель старинной музыки, основоположник советского музыкального авангарда, создатель ансамбля старинной музыки «Мадригал». В доперестроечной Москве существовал его культ, и для профессионалов он был невидимый Бог. У него была бурная и насыщенная жизнь. Он эмигрировал из России в 1968 году, после вторжения советских войск в Чехословакию, и возвращаться никогда не хотел.Эта книга была записана в последние месяцы жизни князя Андрея в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции.