Попутный ветер - [12]

— Нет. В одной, — ответила девушка поспешно, — но принесите два одеяла, пожалуйста. Мы с братом…

— Братом? — повёл кустистыми бровями привальщик, былое радушие смывалось, как плохая краска под дождевыми струями.

— Братом-братом, — спокойно подтвердил юноша, опускаясь, наконец, на скамью рядом с Леттой и нарочито приобнимая девушку за плечи. — Мы идём с юга, и пока не привыкли к вашему климату. Холодно тут у вас, — он незаметно наступил "сестре" на ногу.

— Мы доплатим, разумеется, — она брякнула на стол несколько монет, которые тут же исчезли, как по волшебству.

— Принесу в вашу комнату, — коротко поклонился привальщик и, наконец, отошел от стола.

Летта начала с жаркого, отставив в сторону остальные блюда. Олаф же нехотя погрузил ложку в тарелку с ухой — назойливое амбре не перебивалось аппетитным ароматом ужина. Потом перевел взгляд с еды на гостя, скучавшего у окна. Тот настраивал тэссеру, издавая почти неуловимые для слуха звуки. Собрался петь? Или сочинять песню? Давно он тут?

Словно услышав незаданные вслух вопросы, музыкант затянул:

— Навещаю привал я тоскливой порой,

Отдыхаю душой, услаждаюсь едой,

И поэзию струн разбавляю вином,

Только песня моя не о том, не о том…

Если встречу друзей, буду искренне рад,

Даже если они мне в ответ промолчат,

Даже если та встреча — подернута льдом,

Только песня моя не о том, не о том…

Звучание тессеры было приятным и мягким. Мелодия услаждала слух. Признаться, Олафа это удивило. Он помнил крикливые и несколько простоватые напевки. Видимо, с прошлой встречи умение музыканта возросло. Впрочем, одна песня ничего не доказывала.

Летта уже насытилась, и просто сидела, прислушиваясь к исполнению. Музыканту было далеко до ее "колыбельной недоеду", но, судя по всему, песня девушку зацепила. Юноша недолго понаблюдал за происходящим, больше делая вид, что воздает должное еде, чем на самом деле употребляя ее, а потом с шумом отставил от себя миску.

— Не пора ли спать? — он резко поднялся на ноги, невольно обрывая песню.

— Думаю, да, — Летта кивнула и тоже поднялась со скамьи.

Выглядела она сонной. Олаф махнул рукой хозяину, положив на стол еще несколько монет, в компанию к исчезнувшим в кармане передника привальщика. Тот подскочил и протянул ключ от комнаты.

— По лестнице, первая налево, — пояснил глухо. — Постель застелена, в камине разведен огонь. Если будет зябко, дрова на полу у двери.

— Разберемся, — юноша кивнул, подхватил поклажу и, непринужденно предложив девушке руку, повел на ночлег.

Лестница была достаточно широкой, чтобы подниматься двоим рядом. Открывшийся коридор освещали едва мерцающие лампы. Впрочем, их света вполне хватало, чтобы без проблем всунуть ключ в скважину.

В комнате было темно и жарко натоплено. Хозяин не обманул — у двери довольно щедрой горкой лежали дополнительные дрова, но можно было не сомневаться — они не пригодятся. Большая кровать под толстым балдахином выглядела громоздко и неприступно. На краю ее лежало свернутое второе одеяло. По правую сторону от окна притулилось расшатанное кресло, а по левую — небольшое трюмо с зеркалом, занавешенным тонким тюлем. Обычная не слишком дорогая гостевая комната, каких немало в многочисленных привалах любого уголка Империи.

Олаф, повернув ключ на два оборота, положил все вещи рядом с дровами и спросил Летту:

— Как это вам пришло в голову назваться моей сестрой?

— Я же не оскорбила ваших чувств? — она уже не казалась сонной, наоборот выглядела довольно живо и бодро для путешественницы, весь день проведшей в дороге.

— Разумеется, нет.

Девушка присела на край кровати.

— Просто если при мне начинают проверять двор, прежде чем постучаться в дверь, мне становится страшно. А когда страшно, лучше ночевать вдвоем, чем одной, — пояснила сдержанно. — Мы не выглядим мужем и женой. Хозяин мог воспротивиться нашему пребыванию в одной комнате. Ведь так не положено?

Олаф хмыкнул и пожал плечами. Он очень сомневался, что привальщик не заподозрил ничего эдакого, увидев на своем пороге юношу и девушку с минимумом багажа, и уж, тем более что его могли остановить какие-то моральные принципы в жажде наживы. Но девушка из Златгорода вполне могла этого не знать.

Олаф расстегнул куртку и ослабил пояс. Скинув тяжелые ботинки, расслабленно опустился в кресло, накинув себе на ноги одно одеяло. Кресло скрипнуло, но не развалилось.

— Спите. Если вам удастся заснуть до того, как распоется тот голосистый, будет отлично.

— Музыкант ваш знакомый? — выказала прозорливость Летта.

— А вы внимательны? Я много странствовал. Музыканта тоже кормят ноги и дороги. Пару раз наши пути пересекались, и только, — ответил юноша, не вдаваясь в подробности, и сделал вид, что задремал.

Девушка устроилась на постели, повозилась немного и тоже притихла. Хотя Олаф мог поклясться, что его спутница бодрствует, как и он, несмотря на ее легкое дыхание.

Некоторое время в тишине было слышно только потрескивание огня в камине. Потом снизу послышалась возня, глухое бормотание, и негромкий перебор тэссеры. У старого знакомца юноши была глупая и досадная привычка петь тогда, когда все другие собираются ко сну. Что ж, это уже мелочь, по сравнению с прошлой ночью. Лучше незатейливые песенки, чем рык недоеда.