Попутного ветра! - [11]

   После странного исчезновения из больницы, а потом не менее странного появления Мики в городе, Айшана вызвали и расспрашивали всерьез. Отпустили быстро, поняв, что он ничего не знает.

   Тогда, верный привычке подбирать крохи информации и сопоставлять, Айшан начал собственный поиск. Поначалу был удивлен — ну, какое дело Службам до мальчишки, едва закончившего общую школу? Потом призадумался.

   Похоже, что поначалу целью был не Микеле, а его отчим.

   Археолог с трудным характером и безупречным прошлым, тот мало подходил на роль объекта слежения — пока не стали всплывать любопытные факты, ведущие в одно место — Тара-Куино.

   Под наблюдением, судя по всему, находился не только отчим Мики, но и все археологи, бывшие на раскопках накануне конфликта Юты и Пламенной.

   Айшан смотрел на фамилии, по прежнему понимая мало. Никакого научного открытия та экспедиция не сделала. Никакого редкого предмета не привезла… или он был тщательно скрыт от общественности.

   Микеле ничего не рассказывал, а ведь поделился бы обязательно…

   Стоп.

   Мики болел после Тара-Куино, неясно чем, но достаточно серьезно — его даже отправили к тетке, пожить вдалеке от города.

   Спустя три года умерли двое археологов, точная причина смерти не обнародовалась. В том же году погиб известный в Лаверте специалист по бактериям. С отчимом Микеле он поддерживал приятельские отношения… причина смерти опять же, покрыта мраком.

   Айшан оглянулся — холодок пробежал по спине, будто от чужого взгляда. Выдумки. Но фантазии могут далеко завести… и все-таки последствия похожи на те, что бывают после вскрытия древних гробниц.

   Но Мики остался жив. И едва не погиб совсем от другого… после совета быть осторожным.

   Потом он так и не объявился, и не позвонил. В чужие дела Айшан не лез без нужды, но все больше казалось — тут нужда есть. Знал прекрасно, что сейчас Мики общается только с Рысью, и тот цербером стоит на страже благополучия их общего друга.

   Пусть. Можно договориться и с цербером.

Глава 5

   Мики

   На той трассе не было времени, хотя день и ночь сменяли друг друга. Мне казалось — ночь существует только для меня, как обозначение — можно и отдохнуть. Спать, если угодно.

   Трассу я покидал всегда ночью… и та незаметно перетекала в день.

   Остановившись у поворота на Лаверту, я вскинул глаза. Треугольное синее крыло в небе, под перистыми облаками — дельтаплан. Первый полет в этом году, наверное… Что чувствует человек, отталкиваясь от твердой поверхности и доверяя жизнь хрупкому на вид крылу?

   Глядя на дельтаплан, я вспомнил Айшана. Тот всегда мечтал летать. Мальчишкой верил, что скоро люди сумеют отращивать крылья, потом начал создавать свое чудо сам.

   Айшан. Несмотря на имя, в нем нет ничего иноземного. Разве что скулы чуть выступают — сказалась кровь бабушки-южанки, зато волосы светлые. Он старше меня и Ная, ему уже двадцать один, а смотрится мальчишкой совсем.

   Мы вроде как дружили, только это странная была дружба. Он тянулся к нам, младшим, и стеснялся этого — перед нами, не перед собой. Другой бы попытался верховодить… Но его принимали за моего ровесника, даже когда мне было десять, а ему тринадцать. Потом он немного подрос, повзрослел — но скоро его нагнал Най, потом и я. Ну, ростом-то я едва доставал ему до виска…

   Помню, как втроем брели по склону, вверх, было жарко… А внизу обнаружили столбик с фотографией на металле.

   — Смотри, какой там поворот. Не вписался, наверное, — сказал Най, отвинчивая крышку у фляжки. Сделал глоток.

   — За тебя! — повернулся к этому, незнакомому. Он родился на десять лет раньше нас, но, может, стал бы нам другом.

   Теперь я думаю, что может быть, кто-то вот так пил бы и за меня. И становится тепло от такой мысли. Если бы не Пленка…

   Вернувшись после болезни и отдыха в школу, я особо не думал о том, что произошло. Хватало более насущных проблем, и с уроками, и грустно было с каждым днем отдаляться от матери… Где-то в клетках моего тела расположилась маленькая личная тайна… ее не следовало тревожить, благо, и Пленка меня не слишком беспокоила.

   Где-то через год я научился ее понимать.

   Она не разговаривала словами, конечно. Это уж было бы совсем большим чудом. Но вздрагивала, когда пугалась или тревожилась, порой теплела — особенно если мне было холодно. Не так, как случается на дороге… тогда мне и в самом деле иногда бывало холодно. Она успокаивала, когда мне снились кошмары. Не знаю, как удавалось — тело будто гладили пушистым, мягким изнутри и снаружи. Хорошо…

   Только пить часто хотелось, но это скоро перестало мешать. Нетрудно таскать с собой фляжку…

   А еще Пленка с трудом переносила крепкое спиртное. То есть переносила с трудом она, а выворачивало наизнанку меня. Порой нам удавалось заключить перемирие… к примеру, сдав на выпускной балл, отмечали мы хорошо.

   Зато у меня у единственного утром не болела голова.

   И мы бродили по городу с Арникой от утренней зари до вечерней, и снова — до утренней.

   Она похожа на тополиный пух — невесомая, нежная и почти бесплотная.

   Родители дали ей такое чудное имя… кажется, это цветок.