Попасть в отбор, украсть проклятье - [42]

Не знаю, кому именно я произносила это признание: ему или себе. Но пока я говорила, он держал щит. В одиночку. И не опустил рук до того момента, пока не прибыло подкрепление. Через сколько это произошло? Я не знаю. Мне казалось — спустя вечность, хотя наверняка прошло не больше десяти минут: такую вспышку магии просто невозможно пропустить.

Лишь усилиями двух дюжин чародеев удалось не только удержать, но и свернуть Ллой: окружить его куполом, который медленно начали сжимать, накаляя изнутри, заставляя лед истаять.

Подчиненные смотрели на Арнсгара — смотрели с восхищением, уважением. Вездесущие репортеры, которые появились немногим позже карателей и жандармов, — с любопытством. А ворон… отдал распоряжение и, прошептав мне на ухо: «Уходим», — нырнул в толпу. Я едва поспела на ним, поражаясь, как за несколько секунд он смог исчезнуть из-под прицелов внимательных взглядов и чарокамер, вспышки которых заставляли жандармских грифонов нервно бить хвостами.

Я сама была разбита. Во мне несколько минут назад умерла надежда и родилась пустота. Мы упустили заговорщицу, а с ней и шанс изменить прошлое. Сутки. Раньше я думала, что это мало. Но, как оказалось, они могут перевернуть сотни, а может, и тысячи жизней.

Мы с вороном выбрались на соседнюю улицу, с другой стороны которой начинался городской парк. Она была непривычно безлюдной для такого часа. И там Ар, резко развернувшись, сгреб меня в объятья и прошептал на ухо:

— Спасибо! Я не сдался лишь потому, что ты стояла за моей спиной.

Признание. Неожиданное. От него по моей спине от макушки до пяток прокатилась волна. Я вскинула голову, чтобы встретиться взглядом с Арнсгаром. Он смотрел на меня не отрываясь, и создавалось ощущение, что ворон знает обо мне все, а я о нем — почти ничего.

Мы так и стояли, смотрели в глаза друг другу, словно хотели навеки остаться друг в друге. А в парке по соседству осеннее солнце выкрасило неспешно засыпавшие деревья в цвет светлой грусти.

Эйла жила. По ее венам-мостовым неслись магомобили. Торговцы, несмотря на случившееся в соседнем квартале, не спешили запирать двери магазинчиков и закрывать щитами витрины, а бесстрашно ждали новых покупателей. В небе плыли тучи. Про такие говорят — дескать, это такие облака, которые настолько недовольны погодой, что вот-вот разразятся возмущением. А демоново колесо в парке, из кабинки которого можно было обозреть всю столицу как на ладони, величественно вращалось.

Все это было вокруг нас с вороном. А еще была осень с ее умиротворением, спокойствием, с ощущением абсолютной нереальности происходящего. Будто все замерло, застыло в заклинании стазиса. Звуки, суета, беды, грядущий переворот и разрушения — все это вмиг опало осколками к нашим ногам. И воцарилась звенящая тишина, дарящая спокойствие душе. Или мне сейчас было так безмятежно оттого, что меня обнимал ворон. Будто своей рукой, как крылом, он отгородил меня от остального мира.

— Прости меня за то, — произнес он, все так же не отрывая от меня взгляда, — что решил все за тебя. За аркан.

Я была очарована Аром, как осень снами листопада, ровно до этих слов, напомнивших мне о том, что случилось утром.

— И это все? — произнесла я фирменным тоном нашей соседки Тамарин.

Как-то на эту почтенную троллиху поздним вечером в подворотне напал насильник (на его беду). Разглядев, кто именно стал жертвой планов его плотских утех, маньяк попытался сбежать. Но был отловлен за шкирку сильной женской рукой. В общем, в итоге мужик так и не смог произвести на шикарную даму нужного впечатления. И именно ее разочарованным вопросом «И это все?» закончилась их встреча, к вящему позору развратника. С тех пор заявлений в жандармерию о нападениях от эйр стало меньше, а гордости в Тамарин — больше: сею историю троллиха любила вспоминать при каждом удобном (да и неудобном — тоже) случае.

— Тай, скажи честно, ты бы осталась дома просто так, без аркана?

— Конечно нет! — возмутилась я, про себя добавив: «Но тогда бы ты не лишился стула». Впрочем, сказала совершенно другое: — Но ты… ты… — банальные эпитеты «лжец», «обманщик», «сволочь» были какими-то мелкими, плоскими, и я выпалила: — Знаешь, я сейчас скажу кто, и ты очень удивишься!

При этих словах я сделала шаг назад, высвободившись из объятий ворона, и ткнула в его грудь отросшим когтем, как стилетом. Арнсгара мой выпад ничуть не смутил.

— Знаешь, ты напомнила мне прокурора, который, зачитывая обвинение, пустился во все тяжкие, — невозмутимо парировал он. — Неужели так сложно было сказать «прощаю»?

— Некромантка — и «прощаю»? — Я вскинула бровь — Слушай, мы своих врагов из-под земли достать можем, чтобы отомстить, забыть и еще раз отомстить. А ты «прощаю»…

— М-да… чего это я, — усмехнулся ворон. — Хорошо, давай тогда так: что мне сделать, чтобы ты меня простила?..

«…и больше не путалась под ногами», — хотя он этого и не произнес, мне послышалось окончание.

Я призадумалась, даже голову набок склонила. Допустить до расследования? Да ворон мне сегодня явно так намекнул арканом, чтобы я своего холодного носа в дело имперской важности не совала. И местью портить важные государственные планы не смела.