Попаданец в себя, 1970 год - [44]

Давно надо было уйти в дом, а я все сидел, смотрел на гаснущий костер, сами всплывали строки:

Отгорает костер…

Все поленья давно прогорели

Лишь одно еще тлеет

И искорки мечет во тьму.

Отгорает костер…

Круг золы незаметно светлеет,

Превращается в саван

Прощальной одеждой ему.

По полену последнему

Прыгают желтые змеи,

Скачут синие искры,

Пушистый настил шевеля.

А потом и они

Подменяются пеплом

И слышно,

Как копается ветер

В беспомощном прахе огня.

Я не стал записывать это стихотворение, оно как-то сразу легло в память, усвоилось, что бывает редко и только с удачными. Довольный и благостный устроился в зимовье на мягкой шкуре и сразу упал в сон, в призрачное бытие отдыха.

>Яма, которую рыл в лесу

А проснулся от судороги в левой ноге. От бедра до голени, все мышцы скрутило огненной болью! Скрюченный, попытался встать, упал – нога не держит, разогнуть не могу. Крича человеческим голосом, волоча согнутую ногу пополз на улицу, пытался массировать, кусал губы, под руку попалось полешко – бил им по ноге.

Вылез на порошу, слегка развидилось, ранние птицы перекликались. Хотел призвать их, но пра-язык не проявился, обычный русский язык не имел волшебства и только вспугнул птаху.

В первой жизни за полгода до смерти меня мучили подобные судороги, просто боялся спать. Принимал на ночь ложку магнезии, чтоб восполнить магниевый баланс, в результаты пробивал понос. Понос и рак простаты вымывали из организма кальций и магний, судороги ошеломляли после часа лежания.

Даже стих у меня был написан на эту тему: «Я живу в режиме боли…»

Нет, ну просто болит ужасно,

Что вчера не болело что ли,

Как же в старости жить страшно,

Просыпаясь опять от боли,

Как же в старости-то суставы,

Что не смазаны и скрипучи,

Откликаются болью ржавой,

Продолжая и ночью мучить!

Сейчас, с трудом наконец выпрямив ногу, я ощутил родство сознания, вне зависимости от тела и времени:

Словно яд в суставах плещет,

В каждой связке – кислота,

Словно черт по жилам хлещет

В потаенные места.

Похромал обратно в избушку, растопил печурку, нашел на дне рюкзака флягу со спиртом, выпил, запил холодным чаем. Чай из трав показался отвратительным, остро заскучал по обычному – цейлонскому или грузинскому. В СССР отличный грузинский чаек продавали. Вернее – продают.

Как-то нелепо показалось собственное отшельничество, отсутствие теплого душа с ванной, комфорта городской квартиры, естественных желаний и естественного удобства. Шаманы, множественная жизнь, Шарики с информацией… зачем мне все эти сложности.

Спирт немного смягчил боль в мышцах. Заставил себя поесть: открыл банку тушенки и слопал с сухарем и с луковицей. Попробовал заговорит на языке Древних, но так и не понял – получилось или нет. Для меня это был просто русский язык, который, как оказалось, понимали люди любой нации и звери. Вышел на улицу. Совсем расцвело. Покричал в тайгу, но даже белочки не откликнулись. Похоже я потерял способность к пра-языку, как постоянно терял способности даруемые Шариками.

Надо было отвлечься, чтоб не завыть по-волчьи и не побежать к поселку тофаларов, до которого больше ста километров.

Я схватил лопату и набросился на отхожую яму. Земля слегка смерзлась только поверху, так что рыл не хуже экскаватора. Пока не наткнулся на камень. Подрыл эту прямоугольную глыбу и поддел снизу ломом.

Это оказался не камень, а нечто легкое, но твердое. Обхватил руками, пачкаясь в прилипшей земле, вытолкнул из ямы, вылез сам, оббил – соскреб грязь.

Предо мной лежал прозрачный прямоугольник из неведомого материала, в котором просматривалась хрупкая фигурка с крыльями…

Глава 38

Несколько минут я офигело смотрел перед собой. Мои литературные бренди обернулись вещественным чудом. Я набрал ведро воды и тщательно протер поверхность. Вещество слегка прогибалось под рукой. Это не было стекло, несмотря на легкую прозрачность, это вообще не было какой-либо материей из знакомых, скорей – неведомым пластиком или, учитывая древность, временной капсулой. Время, как мы знаем из фантастики, упруго и прогибается. Возможно, сие сооружение – обычное устройство Древних для анабиоза. Если они давно ушли с нашей планеты, то могли оставить наблюдателя в анабиозном коконе?

Обхватив хранилище неведомого существа, прижимая к пузу, занес в зимовье, где включил все фонарики. Тускло! В таких избушках окна не предусмотрены. Снова обхватил и выволок на улицу, на солнце, ближе к ручью. А потом и в ручей положил, чтоб лучше обмыть. Лежит на мели, не сверкает, почти не прозрачное, лишь контуры фигурки с крыльями просвечивают.

Все во мне тряслось и пело – ранишние чудеса с информационным Шариками были ничто по сравнению с живым представителем иной, наверняка могущественной расы!

И тут звук лопнувшей струны взбаламутил бытие. Пригнулись сосны, прижали вершины кедры, затихли птицы… Казалось, само солнце спустилось к ручью, взбаламутив воду текучую!

Вспышка оставила в памяти смятение, а вода стекла и иссохла: посреди бывшего ручья стояло грациозное существо с радужными крыльями за спиной!

Тонкая талия, непомерно крупная грудь, маленькая головка с огромными глазами многогранниками, сверкающие всеми оттенками изумруда. Фасеточные глаза.