«Попаданец» против Чертовой Дюжины - [43]
С другой… почему именно он, Лесков, и зачем вообще понадобился этот прием? Ночь, проведенная в раздумьях, тоже ни к чему не привела. В итоге Николай Семенович решил, что, если судьба подкидывает ему такие загадки, лучше всего положиться на ее благочестие и смело идти вперед.
— Кхе-кхе, — вежливое покашливание вывело писателя из задумчивости.
— С кем имею че… — начал было Лесков, поворачиваясь, но так и застыл на полуслове. Перед ним в компании ординарца, в форме гусара лейб-гвардии полка стоял император. — Ваше императорское величество…
— Добрый вечер, Николай Семенович, — искренне, как-то по-детски улыбнулся собеседник, и Лесков внезапно понял, насколько юн государь. — Рад, очень рад видеть вас.
— Я не мог не откликнуться на столь адресное приглашение, ваше величество, — почтительно склонил голову Лесков.
— О, я просто хотел поблагодарить вас за прекрасную статью о пожарах, — отмахнулся государь, — конечно, многие сочли ее чересчур резкой… — здесь император сделал заговорщическую паузу и, чуть приблизив лицо к Лескову, тихо сказал: — но лично я считаю, что вы были даже излишне скромны. Иногда и резкость необходима.
Статья, о которой говорилось, действительно имела оглушительный резонанс. В 1862 году Лесков написал в «Северной пчеле» передовицу, связывающую серию тогдашних петербургских пожаров со слухами о революционерах-поджигателях. Газета потребовала от Кабинета министров немедленного опровержения или доказательства этих слухов. В ответ на Лескова посыпались обвинения в клевете, а сочувствующие революционному движению публицисты и вовсе устроили кампанию травли автора.
— Благодарю, ваше величество, за столь лестную оценку, — медленно ответил Николай Семенович, думая про себя, что бы ответить. Слишком уж велик шанс был ошибиться и высказать не то, что хотел бы услышать собеседник. А учитывая, что в разговоре с ним император был явно заинтересован, как следовало из приглашения, допустить ошибку могло дорогого стоить.
Государь в последнее время стал основной темой сплетен и пересудов в столице, со многими из которых Лескова уже познакомили коллеги по редакции. Одни говорили: новый император — вылитый Павел I, безвозрастное дитя, не наигравшееся в игрушки и путающее реальную жизнь с детскими забавами. Другие возражали, что куда больше Николай похож на Александра I. Такой же блистательный, полный природного артистизма, часто идущего во вред, чем во благо. Третьи, признавая юношескую непостоянность государя, считали, что своей увлеченностью всем новым, в сочетании с пылом и горячностью, Николай Александрович идет по стопам своего великого предка — Петра Алексеевича. В этом калейдоскопе мнений трудно было вычленить истину.
— Но, право, не все приняли такую точку зрения, — после продолжительного молчания закончил Лесков свою мысль.
— О да, либералы и нигилисты! — мрачно улыбнулся Николай Александрович. — Бог им судья, но по мне, они даже Бога готовы критиковать за неверотерпимость. — А ваш новый роман, кажется, вы собираетесь назвать его «Некуда»? — внезапно сменил тему государь, заставив сердце Николая Семеновича бешено заколотиться. «Откуда он знает? — мелькнула и сразу же исчезла паническая мысль. — Рукопись видели только близкие!»
— Не трудитесь гадать, откуда мне о нем известно, — словно угадав его мысли, продолжал император с легкой улыбкой, — пусть это останется моей маленькой тайной. Однако вы представляете себе реакцию ваших, — здесь последовало изящное движение руки в сторону заполненного зала, — недоброжелателей? Они распнут вас, дорогой Николай Семенович, — неожиданно жестко сказал Николай II, обратив холодный и вместе с тем обжигающий, словно лед, взгляд прямо на Лескова, — распнут и обольют самой мерзкой грязью, на которую способны изойти в своей низости.
Писатель судорожно сглотнул, в фигуре императора ему почудилось что-то мистическое, пророческое. Словно библейский Ангел и Мефистофель Гете слились в этом молодом, младше его на десять лет, человеке. И Николай Семенович внезапно понял, что именно так все и будет. Что его выстраданный, выписанный и вышлифованный роман, в котором каждое слово он прочувствовал и выверил, растопчут и оболгут, а к нему прилепят грязное клеймо раскольника, пошедшего против общества. Что ему весь остаток жизни придется удовлетворяться рассказами о сельской жизни вместо острой политической прозы, которую он считал своим призванием.
— Ваше величество… — начал было Лесков, но был остановлен собеседником.
— Я еще не закончил, Николай Семенович, — недовольно посмотрел на него император. — Позвольте задать вам вопрос: зачем вы написали свое произведение? Чего вы хотели добиться, написав его?
Писатель замешкался, слова упорно крутились в уме, но никак не могли сорваться с губ. А государь терпеливо ждал, искоса поглядывая на занервничавшего собеседника.
— Ваше величество, я сам прошел через увлечение социализмом, — наконец выдавил Лесков, — и книга во многом посвящена моему опыту. Пройдя по этому пути, я понял бесперспективность революции в России и опасность призывов к немедленной социальной справедливости. Именно это я хотел донести до читателей в своей книге.
