Поп - [9]

Как и в прошлый раз, отец Александр воспользовался попуткой – ежедневно из Тихого в Ригу возили в бидонах молоко, творог, сметану и масло. Водитель машины ехал, глядел по сторонам и спрашивал не то отца Александра, не то самого себя:

– Ну и чо? Ну и где она, эта война?

И война появилась, но в ином виде.

По одной стороне дороги на восток двигался не очень широкий поток немецких войск. По другой стороне на запад шёл куда более густой поток советских военнопленных.

Кто-то нёс белый флаг, но в основном шли мирно, и конвоиров при них было раз-два и обчёлся.

Какой-то обезумевший советский солдат с азиатской внешностью вышел из лесу, подошёл к догорающему танку и пристроил к огню свой котелок. К нему не спеша подошли немцы, стали толкать прикладами, повели в общую колонну пленных.

Ещё отцу Александру врезался в сознание один наш солдат с перебинтованными руками. Немец подошёл к нему, похлопал по плечу, сунул ему в зубы сигарету, дал прикурить.

Какой-то немец-лихач, несшийся навстречу, сбил корову, которая невесть откуда сдуру вышла на дорогу. Около коровы вышла заминка, и отец Александр видел, как один из пленных подсел к сбитой корове и стал доить её себе в ладонь и пить, доить и пить. Подскочили другие, толкая друг друга, хватали за вымя ещё дышащую в предсмертных судорогах коровушку.

При таких тяжких впечатлениях священник из Тихого добрался до Риги. Там почему-то стоял смрадный дым. А между тем жизнь продолжалась, сновали разносчики газет, торговцы разносили пирожки, мороженое, которое вдруг соблазнило отца Александра, несмотря на его переживания по поводу увиденного по пути в Ригу. Он купил его и стал есть. Так, поедая мирное мороженое, он вдруг увидел митрополита Сергия, который неторопливо подходил к своему митрополичьему дому в обществе немецкого полковника.

– Александровское военное училище я окончил в четырнадцатом, – говорил полковник, покупая немецкую газету. – За царя и Россию – на австрийском фронте. Осенью семнадцатого оказался в Москве. Но воевать вместе с кадетами и юнкерами за Керенского – ищите дураков!.. Отсиделся в квартире на Сретенке. Потом – Дон… Потом – Деникин… Я – немец, и в двадцатые годы вернулся на родину предков, в Восточную Пруссию. Дослужился до полковника. Но остаюсь православным.

– Похвально, – из вежливости улыбнулся митрополит, по пути осеняя крестом какую-то женщину в платочке, которая одна из множества снующих мимо людей подошла под его благословение.

– Теперь исполняю особые поручения министра восточных областей Розенберга. Он, кстати, молодость провёл здесь, в Риге, – продолжал немец.

– Но не православный, – с долей иронии произнёс владыка.

– Н-нет…

– Жаль. Ну-ну… Так что же, вы говорите, и с Гитлером лично знакомы?

– Несколько дней назад обедал с ним и его приближёнными. Фюрер любит общие обеды. Много говорит при этом…

– И он жаждет восстановления в России православной веры?

– Так, конечно, нельзя сказать, что жаждет. Но согласен привлечь русское духовенство к делу освобождения России от большевизма.

Отец Александр недоумевал, что этот немец может иметь общего с митрополитом Сергием. Он не слышал, о чём они говорят, да и вообще старался, чтобы они его не заметили. Митрополит слегка оглянулся, и отец Александр тормознул, продолжая есть мороженое, он стал смотреть, как люди стоят за водой у колонки: подошли немецкие солдаты с вёдрами, их хотели пропустить без очереди, но немцы великодушно отказались и встали в конец очереди, всем своим видом являя благородных победителей. Отец Александр, продолжая есть мороженое, покачал головой и проследил, как митрополит и немецкий полковник вместе вошли в митрополичий дом.

Доев мороженое, отец Александр снова задумался, откуда так много дыма, и спросил у прохожего:

– Скажи, любезный, а что это у вас тут горит?

– Как не гореть… – ответил прохожий. – «Перконкруст» работает.

– Кто-кто? – не понял батюшка.

– Местные фашисты-латыши. «Перконкруст» называется. «Крест Перуна» значит. Так чего удумали. К приходу немцев синагоги жечь. В главную синагогу нагнали евреёв, беженцев из Литвы. Да не только евреёв, а всех, кто под руку попался. И сожгли.

– Живьём?

– Живьём, изверги!

– Да если бы одну! – вмешался в разговор другой прохожий. – А то все рижские синагоги пылают.

– С людьми?!

– Какие с людьми, а какие без людей. Немцы весьма недовольны. Ещё бы! Им-то хотелось отдохнуть в Риге, а тут эдакую вонь изволь нюхай!

Потрясённый услышанным, отец Александр некоторое время стоял, размышляя следующим образом: не может быть, чтобы вместе с людьми жгли! Брешут, должно быть! Такого даже и большевики не устраивали, чтобы в храме, пусть даже в синагоге – живых людей жечь. Наврал прохожий, не иначе!..

Постояв так минут десять, он тоже направил свои стопы в митрополичий дом. В прихожей, покуда монах-служка пошёл о нём докладывать, поверх цивильного костюма надел рясу. Наконец, его позвали. Митрополита он вновь застал в обществе немецкого полковника, прекрасно говорившего по-русски. Мало того, при виде священника немец не просто поздоровался, а подошёл и попросил:

– Благословите, батюшка.

– В присутствии митрополита мне не положено-то… – замялся отец Александр.