Поп - [12]

И вот теперь как человек, хорошо знающий Псковскую епархию, отец Сергий был назначен немцами начальником Псковской Православной миссии.

– Истинно, что катакомбы, – засмеялся отец Александр, приближаясь к чаше с освящённым елеем. Отца Сергия он знал хорошо и радовался, что тот возглавит миссию. Наполненная елеем кисточка нарисовала на лбу у батюшки крест, и сердце отца Александра наполнилось предвкушением больших, трудных, но богоугодных дел.

Выйдя из храма, радовались тому, сколько людей подходило под благословение:

– Батюшка, благослови!

– Благослови, отец!

– Благослови… радость!..

И народ все бедный, в жалких одежонках, в рваной обуви, лица измученные… Поодаль стояли немцы, взирали снисходительно и с презрением.

– Гляньте на наших освободителей, – кивнул в сторону немцев отец Георгий. – Какое высокомерие в лицах! От таких добра не жди. Говорят, Гитлер недавно произнёс приговор: «Любой немецкий офицер в интеллектуальном развитии недосягаемо выше самого лучшего русского попа». Особенно вон тот, гляньте, какая тупая и самодовольная рожа!

– Роток на замок, – одёрнул молодого смельчака отец Александр. – К чему зазря нарываться? Несвоевременные подвиги бессмысленны. Молоде́нек же ты, Георгий!

– Когда ты молоде́нек, имеешь мало денег, а станешь стар, богат, болезнен и рогат, – откуда-то процитировал отец Сергий или сам только что придумал. – Идёмте, ужинать и спать будем в доме городского головы.

После весьма неплохого ужина спали кто где – матушки и старые священники на кроватях, остальные прямо на полу, в тесноте, да не в обиде. Отец Александр тоже устроился на полу, рядом с Бенигсеном.

– Ты бы, Георгий, и впрямь поменьше язык распускал. Нам ещё ох какая работа предстоит.

– Немца перехитрить? Тяжело будет, – вздыхал отец Георгий.

– Э, братец! Большевиков обламывали, а колбасников не перехитрим, что ли? Ты же, кстати, сам из немцев, тебе ли не знать, как своего единоплеменника вокруг пальца обвести!

– Я русский немец, – возражал молодой священник. – Это высокое звание. Мои предки за Россию сражались. А единоплеменники мои – те, кто называет себя православными христианами. Католик, лютеранин, или, как Гитлер, безбожник, будь они хоть сто раз немцы, не моего племени люди.

А один из священников встал, навис над Бенигсеном и прорычал:

– Мы что тут, все только и радуемся немцу служить? Всем противно! Но зубы сожмём и будем восстанавливать приходы! И ты, отец Георгий, тоже, сжав зубы, будешь!

– Куда же я денусь? Разумеется, буду, – согласился Бенигсен.

Утром третьего дня, когда миссионеры ещё спали тем же образом – кто на кроватях, а кто на полу, в дом городского главы ворвались немецкие солдаты. Тыкая стволами винтовок, пиная носками сапог, принялись поднимать мужчин. Матушек не трогали. Проверяя документы, наспех одетых выводили на улицу, подталкивая и бранясь, вели к толпе, сплошь состоящей из мужчин. Эту толпу человек в триста оцепляли эсэсовцы с собаками, на груди – автоматы. Священников тоже втолкнули внутрь оцепления.

– Быстро же заканчивается наша миссия! – щерил зубы Бенигсен. – Интересно, на расстрел или куда?

– Скорее всего, на какие-то срочные трудовые повинности, – предположил отец Александр.

Молодцеватый немецкий лейтенант торжественно и красиво произнёс длинную фразу на своём языке. Рядом стоящий переводчик, стараясь говорить столь же торжественно, перевёл:

– В окрестностях города появились бандиты, называющие себя народными мстителями. Ночью они обстреляли немецкие посты. Германская армия понесла потери. В этой связи комендант города Плескау генерал Балангаро-Гравена в порядке репрессии постановил интернировать всё мужское население города Плескау в концентрационный лагерь. Это в шестидесяти километрах от Плескау, неподалёку от монастыря. Просьба проявлять спокойствие ради вашей же собственной безопасности.

– Вот и возродили Православие! – безрадостно улыбался отец Георгий. – «Вкушая вкусих мало мёду, и се аз умираю».

– А почему Плескау? Что за Плескау такое? – удивлялся отец Александр.

– Так Псков по-немецки называется, – пояснил Бенигсен. – А Чудское озеро будет Пейпус. А Новгород – Наугард.

– Не понимаю. А Берлин как?

– Берлин.

– А Кёнигсберг?

– Кёнигсберг.

– Отчего же мы немецкие города точно называем, а они наши переделывают на свой лад?

– Так уж повелось. Впрочем, мы говорим «Германия», а по-немецки «Дойчланд».

– Всё равно мне это Плескау никак не нравится!

Толпа, окружённая оцеплением, продолжала расти. Ещё пару раз объявили, что происходит, куда всех интернируют и по какой причине. Но вот пришёл полковник Фрайгаузен и сердито что-то долго объяснял молодцеватому лейтенанту. Потом обратился к толпе арестованных:

– К сожалению, произошло недоразумение. Под общий приказ генерала Балангаро-Гравена не подпадают священники Псковской Православной миссии. Просьба господ священников выйти из оцепления и принять от нас извинения.

– Хороша же после этого будет к нам любовь жителей! – на сей раз не выдержал и возмутился отец Александр.

И он был прав. Среди арестованных многие были недовольны:

– Тьфу, попы проклятые! И на небе им рай, и здесь выкрутятся!