Pop-принцесса - [73]

Я еле поняла, что ведущая «Вечера любительской песни» вызвала Анну Блэйк на сцену. Я была так погружена в созерцание Генри в предвкушении развития наших отношений и с едва скрытым удивлением, мол, «мы знакомы с тобой чуть ли не с рождения, когда же ты стал таким интересным молодым человеком».

Я поднялась на сцену и посмотрела в зал, на тот столик, откуда мои друзья и близкие подбадривали меня. Почему же сейчас я нервничала больше, сидя на высоком стуле, с гитарой в руках, перед двумя десятками зрителей, чем когда я пела под фонограмму и кружилась полуголая на стадионе с многотысячной аудиторией?

Здесь же все было так, будто сидишь в кругу друзей. Фу ты! Так вот где меня догнал сценический страх!

Я посмотрела на Трину. Глаза у нее были широко раскрыты, будто она говорила: «Давай, начинай… Сейчас!» Я что, впала в ступор на сцене? Почему кругом мертвая тишина? Ах, да, потому что зрители пришли послушать музыку, а не смотреть на отмороженную Анну Блэйк, которая таращится на них, как Бэмби на фары автомобиля. Трина кивнула мне. «Пой», — проговорила она одними губами. Я посмотрела на потолок и произнесла заклинание, которое помогало мне успокоить измотанные нервы во время выступления на разогреве в турне Кайлы: большое пятно света, большое пятно света. Да, уже легче. Пальцы опустились на струны гитары и взяли несколько аккордов, которым обучила меня Трина. Я открыла рот, одновременно напоминая себе: спокойно, спокойно, спокойно. Сейчас уже должна пойти песня, новая версия песни Лаки «Я готова любить», первая песня, которую я пела Тигу тогда в Девонпорте тысячу лет назад. Я прошептала в микрофон:

— Эту песню мыс сестрой как бы вместе написали. Она называется «Я сказала, что готова. Только это не так».

В зале кто-то присвистнул, раздался вежливый смешок — шутка года.

И я сладкозвучно затянула в стиле фолк:

Мы только встретились, и я поняла,

Что хочу тебя безумно, а ты хочешь меня.

Я забыла обо всем, и ЭТО случилось,

Но ты хотел, чтобы ЭТО забылось,

Потому что ты не верил в нас и не верил в меня.

Я не поняла тогда, что еще была она.

Я говорю тебе, что готова любить,

Но, если честно, хочу все забыть.

(Смена темпа, резкий удар по струнам, переход на продолжительные завывания, почти как Аланис…)

Как бы хотелось теперь все вернуть —

То время и нашу любовь.

Я сказала тебе, что готова любить.

Но, если честно, хочу все забыть!

Когда я закончила петь, по моему лицу стекал пот. К моему величайшему удивлению и нескрываемому облегчению, зал взорвался аплодисментами. Я улыбнулась, как лучший друг Ферриса Бьюлера из знаменитой комедии, и, спустившись со сцены, пошла к своему столику.

Все принялись меня поздравлять: и мама, и Чарльз, и Генри. Но мне хотелось услышать мнение Трины, а не мамы.

— Про что эта песня? — спросила Трина и напустила на себя вид члена жюри «Американского идола»[6]. — Сочинитель песен из тебя, может, и получится, а вот исполнитель с потрясающим голосом уже получился! Я хочу сказать, ты и раньше умела петь, но сейчас!.. Трудно поверить, что миленький попсовый голосок, который звучал на демо-записи в прошлом году, превратился в такой голос! Ты делаешь успехи. Чтобы описать впечатление от твоего голоса в двух словах, скажу, что перед тобой открываются необозримые возможности.

— Вот именно! — подхватил Тиг. — Давай, Уандер, о чем еще тут думать, сейчас нельзя все бросить и уйти. Ты просто обязана позволить мне подыскать тебе другой контракт, — ты готова!

Трина отмахнулась от Тига.

— Только это не так. — Ты хоть когда-нибудь прислушиваешься к словам, Тиг?

— Зачем торопиться? — спросила я.

Мне еще многому надо научиться, чтобы писать песни. Может, я должна уметь рифмовать? Или поработать над сюжетом? Или над мелодией и тем, как слова ложатся на эту мелодию? Как вообще из навязчивого напева, из ничего появляется песня? Может… ох… упражнения, терпение, время и… не-е-ет, только не это: обучение в колледже — помогут.

Прослушав еще несколько любительских выступлений, наша компания направилась домой к маме, где нас ждал праздничный торт. Я выходила из кафе последней. Генри шел слева отмени, мы держались указательными пальцами. Уже в дверях я почувствовала, как за правую руку меня кто-то схватил. Я отпустила руку Генри и сделала шаг назад. Что это было? В кофейне горели только свечи, поэтому в темноте было трудно что-либо разглядеть. И я не могла понять, что за человек сидел за последним столиком, но тут я узнала запах: точно так же пахла одна зеленая фланелевая рубашка, которой я так дорожила.

Лиам.

СОРОК ДВА

Когда я увидела Лиама в кофейне, у меня не возникло такое же чувство, как при встрече с Датой Чейзом в «Дэйри куин» через сотню лет после того, как мы кувыркались вместе, такое чувство, типа: «Фу, неужели этот отморозок мне когда-то нравился, и что на меня тогда нашло?». Нет, к сожалению, сердце вновь упало в желудок и появилось непреодолимое химически-гормональное желание сесть к нему на колени, прижаться грудью к его груди, впиться в него губами, пробежать пальцами по взъерошенным волосам и… Нет, только не это, Уандер, — не надо начинать все сначала.