Поп на мерсе - [2]
Но прятаться молча было выше его сил, и вскоре из комнаты стали доноситься песни на нескольких языках (Миша с детства владеет армянским, арабским и русским, сейчас прибавились английский, иврит и, по-моему, греческий), а затем топот ног, после чего Мишенька появился на кухне собственной персоной.
– Мишенька, ты опять шалишь? – тем же тоном спросила Даша. – Наверное, отец Феодорит тебя все-таки съест.
Миша обошел стол, посмотрел на меня, хитро прищурил глаз и сказал:
– А вот я вырасту большой, и…
Как вы думаете, дорогие читатели, что сказал Миша дальше? Уверен, что большинство из вас подумали, что окончанием фразы было «и сам тебя съем!»
Я тоже так подумал.
Но Мишенька сказал совсем по-другому. Его фраза звучала так: «Я вырасту большой, и ты не сможешь меня съесть!»
Честно говоря, я был потрясен. Вот что значит истинно православное воспитание. Ребенок не о победе мечтает, а о том, чтобы ближний греха человекоядения не совершил.
А мы все, кто сам съесть захотел, – не православные, а живоглоты.
Про еретиков
Одна милая девочка, Таня Аржемирская, на своей страничке обсуждает, еретики ли католики? Таки, конечно, да, и в подтверждение сему это маленькое воспоминание (на Фейсбуке я его, кажется, не выкладывал).
Итак, дело происходит где-то в середине 2000-х годов на Святой Земле. Конкретно, на горе Фавор на праздник Преображения Господня. Всем православным людям известно, что в ночь на Преображение на гору Фавор сходит Благодатное облако. И вот многотысячная толпа заполняет двор монастыря и ждет.
Но вся проблема в том, что Облако сходит по-разному. Иногда это действительно облако, обволакивающее всю гору; иногда – дымка, иногда – обильная роса, покрывающая не только траву и деревья, но и православный люд. И время непредсказуемо. Когда-то оно сходит в самом начале праздничной Литургии, а когда-то…
Вот в этот год, видимо, и пришло время этого «когда-то». Уже Отче наш прозвучала, в открытом алтаре батюшки причастились, а облака все нет. И тогда митрополит Галилейский Кириак начинает проповедь, посвященную, конечно же, Фаворскому Свету и учению святого Григория Паламы. Говорит он очень долго и, естественно, по-гречески.
А слушатели проповеди в основном русские, потому что русских паломников подавляющее большинство. Нет, конечно, и греки присутствуют, и румыны с сербами, а под стенами монастыря православные арабы барашка жарят (такой у них обычай на Преображение – праздник, так уж праздник). Но русских больше всех. А греков, стало быть, меньше, они сидят, слушают, да на небо поглядывают. А русские уже дремлют.
И тут владыка громко говорит что-то типа: «Католикос, армянос, коптос – херетикос кес скотос». Он имел в виду, что все эти еретики – католики, армяне, копты – люди темные (темный – по-гречески σκοτάδι) и Фаворским Светом не просвещенные.
Но русские люди греческого языка, как правило, не знают. А слова знакомые все услышали. Владыка-то католиков еретиками и скотами назвал! Народ с мест повскакивал, обрадовался.
Тут-то Облако и сошло.
Вот так!
Из жизни волхвов
Это просто воспоминания. Никакой назидательности в этой истории нет.
Ехали мы с дурацкого вызова. Мы – это реанимационная бригада, элита московской скорой помощи, как говорил когда-то главврач Каверин, снятый в начале перестройки за злоупотребление служебным положением. С тех пор с каждым новым главврачом элитарность бригады все уменьшалась. Поэтому вызов, с которого мы возвращались, и был дурацким – полечили старушку от остеохондроза.
Загудел коммуникатор.
– Ну вот еще какая-то хрень, – вздохнул фельдшер Андрюха.
Андрюха был фельдшер не простой, а реанимационный. Отец троих детей, между прочим. За плечами – спецназ ГРУ, чеченская кампания, затем труд в частной военной компании – охрана нефтяных промыслов то ли в Африке, то ли в Азии. И виртуозное владение ножом. Инструктор ножевого боя в каком-то подмосковном центре МВД.
– Дай-ка гляну! – второй фельдшер Леха взял коммуникатор, на котором вызов в этот момент как раз и высветился.
– Да нет, похоже, не хрень! Ребенок, клиническая… (имеется в виду повод – клиническая смерть).
– Сколько ребенку? – начал было я, но тут раздался звонок.
Звонила старший врач.
– Пожалуйста, побыстрее, там ребеночку два дня, там уже «пятерка» (педиатрическая бригада) качает.
Да, два дня – это не шутка. Откуда он такой дома взялся? И вот интересно, а если бы мы до сих пор у бабки сидели, что бы они делали, подумалось мне.
Через три минуты реанимобиль затормозил у подъезда. Вместе с нами в лифт влетел запыхавшийся милиционер.
– Тоже к младенцу? Они его вообще уже похоронили, а потом оживили вроде, – старлей тяжело отдувался и, похоже, готовился стать нашим пациентом.
Дверь в квартиру была открыта. Сильно пахло какими-то восточными благовониями. В комнате забилась на кровать худенькая женщина в ночной рубашке, мужик с искаженным злобой лицом бегал по комнате, на столе лежал цианотичный младенец, которого «качала» педиатр с испуганными глазами. Рядом стояла растерянная фельдшерица.
Накинув электроды, мы увидели редкий синусовый ритм. Самостоятельного дыхания не было. Собственно, интубировать новородка – дело простое, проблема упиралась в отсутствие детского аппарата ИВЛ, уж больно маленький был ребеночек. Выручила детская амбушка (механическое ручное устройство для выполнения временной искусственной вентиляции легких. – Прим. ред.), которую подключили к кислороду. Как ставить детям подключичку (центральный венозный катетер. – Прим. ред.), руки еще помнили, атропин, допамин… Ребенок порозовел, но зрачки оставались широкими и без реакции на свет.
