Пообещай - [12]

Дребезжал голодным брюхом пустой холодильник – в пачке с беконом осталось две «полоски». Можно поджарить с яйцами – таким завтраком он «баловал» себя вчера.

Прошло пять минут, в течение которых он неподвижно сидел у крохотного кухонного стола на табуретке, смотрел на собственные сцепленные руки. Затем решился на то, чего раньше бы не сделал – не дал бы «хороший» мальчишка внутри, зовущийся совестью, – но теперь совесть молчала.

Если она аферистка, он должен понять…

Ее сумочка оказалась пуста. Ни кошелька, ни документов, ни расчески, ни помады.

Просто сумочка. Будто только что с рынка – без бирки с ценником, но туго застегивающимися карманами. Новая?

И в карманах пальто ничего – ни ключей, ни автобусных билетов, ни мелочи.

Оставив чужие вещи, Дар отправился курить во второй раз.

* * *

Она открыла глаза и долго лежала, не шевелясь. Разглядывала комнату, в которой намеренно не включили свет, чтобы не мешал спящей, – старые обои, концы которых отвисли у потолка, пыльный комод, маленькие игрушки за стеклом – мотоциклы? Брошенную поверх спинки стула куртку, выглядывающую из-под нее клетчатую рубашку, мигающий лампочкой «дежурю» монитор.

Здесь все хранило историю, каждая вещь. В этой маленькой комнате, как и в любой другой за стеной, все время что-то вершилось, текло, менялось. И становилось прошлым. Потому что время…

Где Дар?

Он сидел на кухне на стуле, выглядел усталым. На вошедшую Эмию посмотрел со смесью тоски и раздражения – свалилась, мол, на мою голову. Рядом остывший чай; из форточки тянуло сквозняком, а с подоконника окурками. Она поежилась и, не спрашивая, прикрыла форточку, провернула шпингалет.

– Как тебя зовут?

Это он ей.

– Эмия.

– Эмия… А документы у тебя есть, Эмия?

– Документы?

– Да – паспорт, права, кредитки… Хоть что-нибудь, на чем написано твое имя?

– Н-нет…

Она, рвясь сюда, об этом не думала – зачем? Верила, что хватит слов, привыкла, что правде верят, а ложь за версту чувствуют. Но на Земле не так, на Земле требовались бумажки, а доверия здесь в обрез – дефицит.

– Подожди, – вздохнула, приблизилась к Дарину, коснулась неожиданно твердого мужского плеча – «запиталась». Если не запитается от кого-то, как от батарейки, опять потеряет сознание – уже плавала, знает. – Видишь?

И вызвала в воздухе образ светящегося флакона с манной, которую уже показывала в подъезде. Грустно улыбнулась, увидев вытянувшееся от удивления лицо человека не просто уставшего от бури мыслей, эмоций и неотвеченных вопросов, но человека, находящегося на грани неслышного нервного срыва – немой мужской истерики.

– Он твой. Твои сто единиц – твоя новая жизнь. Когда перестанешь верить, просто посмотри на правую ладонь. Перестанешь – снова посмотри.

И вышла из кухни. Накинула пальто и, ведомая любопытством, пересекла комнату, чтобы выйти на балкон.

Вид открывался так себе, но ей нравилось все: темно-серая лента асфальта вдоль домов, талые пласты снега на газонах – снега грязного, не аппетитного. Когда-то он был белым, но после пыль с дороги, выхлопные газы, грязь. Пустой тюремной зоной смотрелась безлюдная, окруженная сеткой баскетбольная площадка – внутри ни детей, ни корзин на штангах, ни футбольных ворот. Кто-то смотрит на этот пейзаж всю жизнь, всю жизнь вдыхает одни и те же запахи – сырости весной, одуванчиков летом, прелых листьев осенью, мороза и угля – зимой. В пройме между домами ей были видны торчащие трубы старых и одноэтажных приземистых изб.

Бердинск.

Земля.

Эмия совсем забыла, как здесь сложно – всюду чувства, эмоции, напряжение. И ты, закованный в тело – то тело, которое постоянно отрабатывает химические процессы, – вынужден быть протестированным сотню раз в минуту – поддашься ли очередному страху? Злости? Или же отыщешь в себе силу не только не испугаться, но и найти то, чем поделиться? Здесь будто океан и вечный шторм. С рождения ты маленький и чистый, но месяцы и годы превращают тебя в изношенного препятствиями и обмотанного прочной броней худосочного духа. Мол, не подходи – я уже знаю, как на тебя реагировать, я уже здесь все знаю…

Она действительно забыла. На небе не было шторма – там было спокойствие, где не нужно сражаться и пытаться выжить в бесконечной борьбе за себя самого. А здесь нелепо, ужасно, скоротечно, как в бурлящей реке, где к берегу почти никогда не прибивает. И ты все ищешь руками плот, а ногами дно, все всматриваешься в чужие лица в надежде на то, что кто-то ответит улыбкой, поделится теплотой, отогреет пониманием.

Если таких не находится – черствеешь.

Идя сюда, она не подумала о том, что Дарин, в отличие от нее, свои двадцать четыре с лишним года жил в этом шторме. Боролся за выживание, терял выдержку, терпение, надежду, силы. Кто его грел? Когда? Возможно, никто и никогда.

И потому есть шанс, что Эмии он поверить не сможет. Из-за бронебойного кокона «мне было плохо много раз» окажется не в состоянии почувствовать чудо, вид которого с рождения забыл.

Ей хотелось плакать. И это было так трогательно, так нежно.

Эфины не чувствуют боли, но она человек, и у нее в груди ныло от печали.

Сможет или нет?

Начислять баллы, сидя наверху, так легло. Ходить ногами здесь, внизу, тяжело.