Понтий Пилат - [12]

В каком-то отупении чувств Ханан последовал за хозяином к столу. Он удостоверился в том, что Пилат и в еде остаётся воином. Всё было просто и непритязательно. Единственное, что смутило первосвященника до глубины души — это поджаренное мясо, что подали им обоим. Он мог бы не есть, в конце концов даже у этого мучителя не хватило бы совести запихнуть еду Ханану в глотку насильно. Не стал же он вливать в него вино. Пригубил первосвященник из серебряного кубка вместе с хозяином — и отставил его. Пилат и не вздрогнул. Но теперь он поедал свое мясо из глиняного горшочка, и при этом весело посматривал на гостя. Причина веселья была ясна. Это могла быть и свинина. Или не могла быть? Первосвященник знал, что свинину подают за столом у Ирода Антипы.

Почему бы римлянину не подать привычное для себя блюдо иудею, предводителю всех иудеев, у себя дома. Озаботился бы он тем, что для первосвященника это грех? Или только повеселился бы, обрадованный возможностью поиздеваться над противником? Ханан понимал, что это — вызов. Следовало ли принять его? Он ещё раз припомнил всё, что знал о Пилате. Прокуратор был суров, порой до жестокости. Но честен и прямодушен. Во всяком случае, до сегодняшнего дня, снова напомнил себе Ханан. От горшочка исходил приятный пряный запах. Первосвященник призвал на помощь внутренний голос. Он обратился к Господу. И взял кусочек мяса. Это была молодая, прекрасно приготовленная с овощами телятина. Ханан вздохнул и расслабился. И даже пригубил вина вместе с хозяином. Всё оказалось не так страшно, как представлялось. Именно в это мгновение Пилат нанёс свой удар.

— Итак, акведук, — сказал он, удовлетворенно рыгнув, и вызвав при этом тошноту у Ханана. — Мне нужны деньги на его постройку. Думается, я их нашёл. Прямо сейчас, за этим приятным времяпрепровождением. Хорошая еда и вино редко наводят на умные мысли, но сегодня не тот случай. Видимо, имеет значение и приятный собеседник. В общении с тобой, священник, у меня появляются удачные мысли. Я думаю, что акведук нужен городу. Твоему городу, и моему тоже, раз уж судьба привязала меня к нему надолго. Значит, ты будешь платить. У Храма есть деньги. Надо, чтобы эти мертвые деньги стали живыми. Пусть поработают на всех нас, это хорошая мысль.

— Нет! — ответил Ханан бар-Шет. — Нет, — ответил он прокуратору Иудеи твердо и решительно, и бесповоротно. Разве он виноват в том, что от волнения свело судорогой горло, и голос предал его? Это «нет» прозвучало негромко и хрипло, и Пилат предпочёл не расслышать его.

— Я думаю, что ты будешь рад оказать подобную услугу городу, в котором ты родился и который почтил тебя столь высоким саном, не правда ли?

— Не будет этого никогда, — вновь обретённый голос был излишне звонок и высок. Но по крайней мере подчинился Ханану. — Деньги Храма священны, и принадлежат не мне, и не тебе, а Богу.

— Деньги, как я это понимаю, очень нужны бывают людям, богам они ни к чему. У них другие заботы.

— И всё же я отвечу: НЕТ!

Повисла весьма напряжённая тишина. Они смотрели друг другу в глаза. Ханан был выведен из себя, Пилат совершенно спокоен. Ханан бледен. Пилат сохранял свойственный его коже оттенок крови с молоком. Он даже улыбался, тогда как лицо Ханана выражало всю меру его отчаяния и ненависти.

— Иногда не следует давать окончательных ответов. Скажи, первосвященник, разве тебя не пугала моя еда? Ты боялся съесть кусочек запрещенной иудеям свинины, и всё же взялся за мясо. Ты не должен был быть за одним столом со мной, язычником, в моём языческом, твоим Богом проклятом доме. Но ты здесь. Такова необходимость, и ты ей подчинился.

— Нет необходимости, что заставит меня отнять деньги у Храма.

— Священник, ты не прав. Ты чуть было не попробовал свинины впервые в жизни. А Иерусалимский Храм её попробовал в полной мере. Не желаешь ли ты повторения прошлого опыта?[33]

Что должен был ответить Ханан? То, о чём вспомнил префект, было вечной болью в сердце каждого из иудеев. Антиох Четвертый Епифан, его бесчинства… Он упразднил службу в Храме, и заклал свинью Зевсу Олимпийскому в его пределах! Неужели первосвященник не ослышался, и прокуратор грозит ему именно этим? Неужели чужеземец осмелится? Он послан Римом в качестве управителя, но так ли велики его полномочия… Господи, что можно сделать? Устроить прокуратору неприятности, конечно. Жаловаться легату Сирии, а пока выходить с криками и просьбами к претории, к месту строительства… Мешать работе, запугать работников. Но деньги! Надо ли отдавать деньги?!

Он не может отдать деньги Храма, он не должен. Господи, вразуми меня, подскажи, как мне отвечать проклятому язычнику! Я не могу этого сделать, не могу! Я не отдам ему ни монетки… Лихорадочный поток мыслей прервался.

— Итак, — спросил его решительно «проклятый язычник». — Надо ли послать воинов кентурии в Храм, вооружив их тушей свиньи? Я вижу по твоему лицу, что ты многое придумал для моего устрашения. Но прежде чем вестники будут у легата, и прежде чем кесарь пришлёт мне приказ возвращаться… Если это вообще произойдёт, конечно, в чём я сомневаюсь… Я успею, священник, я ближе, чем те, о которых ты думаешь сейчас! Ты будешь повинен в том, что осквернят твой Храм.